Мы дрались на истребителях
Шрифт:
Я видел его». Так и не дождались мы Шилова. Часа через полтора прилетели на свой аэродром. Шилова по-прежнему нигде нет. Механик предполагает: «Может, он сел на вынужденную». Потом мы уже узнали, что он перелетал линию фронта и попал под зенитный огонь. Его маханули прямым попаданием. Мотор встал. Он подумал, что это передний край, и решил садиться. Выпустил шасси, сел, машина бежала, бежала и встала. Он выскочил, а кругом немцы. Попал в плен.
Переживали мы очень. Я стал командиром звена вместо Шилова. Закончилась Львовская операция.
В тот же период наш полк наградили орденом Богдана Хмельницкого. Целый месяц мы проводили фронтовые испытания Як-3. За каждый вылет мы писали отчет о поведении машины. И знаете, был в ней ряд конструктивных недостатков. Особенно серьезными были проблемы с выпуском и уборкой шасси.
Наша эскадрилья сидела в Дембице, за Вислой. Как-то раз мы сидим, играем в домино, идет дождик небольшой. Подходит девушка. Говорит: «Я вас знаю». – «Откуда?» – «Я сестра Шилова». У него две
Помню, я с замкомэска полетел однажды в соседний БАО. Аэродром, куда мы полетели, был всего в полутора километрах от линии фронта. Поэтому надо было садиться с бреющего, чтобы не демаскировать его. Только сели, глядим – идет командир дивизии Герасимов. Ругается: «Додумались, прилететь в такую погоду! Останетесь здесь до утра. Сегодня годовщина формирования БАО. Ордена дают, концерт, ужин. А вот вам за работу». – Герасимов дает нам спиртик, нашли пиво. Куда его? Я говорю заму комэска: «Толь, давай гимнастерки снимем, завернем и за бронеспинкой положим. Главное, в полете в бой не вступать». – «Давай». На следующий день ветерок поднялся. Пошли мы бреющим. Глядим: немцы сверху, – мы прижались к земле, а тут стадо, я на хвосте привез чуть-чуть шерсти. Приземлились опять в Жешове. Я сел, а Толя мне говорит: «Я не могу, у меня что-то щитки не работают». Пошел он на второй заход. Только тогда сел. Командир наш видит: «Приведите себя в порядок!» – злой такой. Мы тут же пуговички застегнули. Он: «Почему вы вчера не прилетели?» – «Герасимов нас не пустил, такая погода». – «Хоть что-нибудь привезли?» – «Конечно». – «Идите, отдыхайте».
В январе 1945 года мы участвовали в прикрытии войск, ведших бои за Краков. 20-го мы за день по 5-6 вылетов сделали, а под вечер прилетели на аэродром Кракова. Аэродром был заминирован, и нам пришлось садиться правей полосы. «Лавочкины» садились навстречу. Кто как садился, лишь бы только сесть. Город горел. Поселились в пятиэтажном доме, а часов в 10-11 пришли на аэродром на ужин. Командира полка не было, он на прежней точке остался. Заместитель командира полка посадил нас за П-образный стол, мы подвели итоги. Выпили. Смотрим, что-то нам дали не то. Начпрод говорит: «Товарищи летчики, не беспокойтесь, это спецпаек, все проверено, спасибо вам за работу». Утром встаю, чувствую себя плохо, а три человека лежат, не могут встать. Жрать хочется, а поешь – и тебя выворачивает. Не поймем, что случилось. На обед мы не пошли. Вдруг вечером девушка прибегает: «Товарищи летчики, кто отравлен, срочно в медсанчасть». Бежим туда. Нас проверяют. Глядим, один наш упал, девушка потеряла зрение. 26 летчиков – весь полк отравился! Потом как нас везли, куда везли, понятия не имею. Положили по двое на койках. Монашенки нас обслуживают. Штурман и еще два летчика умерли, несколько человек потеряли зрение. Правда, умер и начпрод. Вот сволочь, напоил нас метиловым спиртом. Я пролежал дней десять, а 2 февраля уже полетел на задание со своим ведомым Васей Куденчуком1.
Погода была весенняя, тепло уже было, все таяло. Мы взяли курс в заданный район – на юго-восток, в местечко Герлец. Задание было прикрывать наши танки. В районе патрулирования было пасмурно, облачность рыхлая, и чувствовалось, что не совсем плотная и нетолстая. Имелись в ней небольшие разрывы, высота ее была примерно 1200-1300 м. Около 35-40 минут мы барражировали в заданном районе. Когда истекло время, развернулись и пошли в сторону своего аэродрома, надеясь по пути отыскать какую-нибудь наземную цель противника и штурмануть ее. Идем, скорость приличная, 500-550 километров в час. Обстановка вроде спокойная. Я говорю ведомому: «Вася, давай что-нибудь найдем, а то неудобно с полным боекомплектом возвращаться». В этот момент я случайно повернул голову влево и вижу, как нам в хвост, выйдя из облачности, на скорости заходит восьмерка Ме-109. Я тут же своему ведомому кричу: «Васька, сзади нас атакуют. Идет восьмерка». В голове мелькнуло – горючего мало; видимо, подкараулили нас немцы.
Чтобы выйти из-под удара, пришлось резко развернуться влево, войти в облачность, чтобы занять более выгодное положение. Хорошо, что скорость была. Я на высоту не пошел, а Вася, оказавшись на внешней стороне разворота, чуть разогнался, идя за мной, и проскочил за облачность. Оттуда он крикнул, что за облачностью восьмерка ФВ-190. Замысел ясен. На пределе горючего загнать нас по «вертикали», а затем сбить или, по крайней мере, добиться, чтобы сами без горючего упали.
Развернулся в облаках, затем, пройдя немного, нырнул под облачность. Вижу, впереди, вытянувшись друг за другом, идут две пары Ме-109. Ведущий одной из пар меня заметил, – в вираж и в облачность, а ведущего второй пары я успел отсечь очередью от облаков, затем взял в прицел и дал по нему несколько очередей. Он свалился
Пришел я на аэродром. Перед самой землей винт встал. Так без мотора и сел. Як-3 – это ж такая машина, полтора часа летаешь нормально, а потом уже пора на посадку. Мы ведь все время ходили на газах. Вылез из самолета и хожу сам не свой.
Ведомого-то нет. Но мне сказали, что наши не падали. Проходит часа два. Слышу звук самолета. О, это же 75-й, Куденчук! Только он сел, у него одна «нога» сложилась. «Ладно, – думаю, – починим, все в порядке». Оказалось, он сел к Покрышкину, его заправили и не посмотрели, что у него есть пробоина. Но повезло нам в этой переделке, очень повезло.
31 марта 1945 года мы вылетели на штурмовку аэродрома города Ратибора. Группу вел командир полка Ковалев. Завязался воздушный бой. В какой-то момент я вышел в хвост паре ФВ-190. Мой ведомый Гена Смирнов отбил атаку на меня другой пары и дал мне возможность атаковать ФВ-190. Одного я сбил, а когда потянулся за ведущим, меня стала отсекать немецкая зенитная артиллерия. Чувствую, попали – начало трясти самолет. Погода была облачная, стояла дымка. В такой обстановке группу искать было невозможно. Мы с Геной вышли из боя, довернули на курс «0» с расчетом выйти на автостраду. Глядим, в дымке курсом на свой аэродром идет пара Ме-109. Догнать я их не мог, поскольку самолет трясло и набрать скорость я не мог. Сказал Гене: «Сумеешь – атакуй, я буду сзади». Немцы, похоже, нас не видели. Смирнов немного развернулся вправо и атаковал. Несколько отставая, я шел за ним сзади. Одного сбил, а второй «109-й», заметив атаку, быстро вошел в облака. А нам того и надо – пора домой. Облачность прижала нас до 200-400 метров. Я местность просто не узнаю, хотя до этого не один раз водил в этот район группы. По компасу держим курс «0», а фактически полет проходит под другим курсом. Горючее на исходе. Машину трясет – решил я выбрать площадку и садиться. Вроде кругом спокойно, под собой вижу подходящую площадку. Говорю Геннадию: «Прикрывай, сажусь». Сел, немного пробежав, колеса стали зарываться. Самолет поднял хвост и остановился. Я выскочил из машины, вижу – человек на подводе едет. Я к нему, вытащил пистолет. А он, увидев меня, на ломаном русском языке говорит: «Я поляк». Спросил я его, чья территория, где есть аэродром. Он ответил, что территория польская, что русские здесь, а линия фронта где-то километрах в 10-15 (махнул рукой в сторону ее). Далее сказал, что аэродром у такого-то населенного пункта находится. Аэродром оказался действительно недалеко. Побежал я к самолету и по радио сказал Гене, куда лететь. Говорю ему: «Садись и приходи ко мне». Он улетел, однако через 7—10 минут вернулся, по радио мне объясняет: «Сесть не смог – аэродром раскис, много воды, опасно садиться». По моей подсказке он также на пределе горючего сел рядом.
Потом выяснилось, что в этом районе действует магнитная аномалия. Вот почему и курс по компасу был неправильный. Мы, сдав польским местным властям под охрану самолеты, взяли парашюты и с помощью поляков добрались до станции. Кстати, мы летали в комбинезонах, а иногда в спортивных костюмах. Так, чтобы не выглядеть офицерами. Поскольку говорили, что офицеров немцы избивали, если брали в плен.
От станции мы две остановки проехали, а затем на машинах автобатальона, который подбрасывал боеприпасы и горючее нашим войскам, добрались поздно ночью до аэродрома. Как выяснилось, с этого боевого вылета не вернулось шесть человек, в том числе и мы двое. Командир полка был рад нашему возвращению, тем более что еще самолеты целы. Группа техников вылетела на место нашей вынужденной посадки, починили они мой самолет, заправили и перегнали на аэродром..
8 апреля 1945 года наш полк стоял на аэродроме Гроткау. С утра была неплохая погода, высокая облачность, небольшая дымка. Мы вместе с другом Лешей Пятаком1 получили приказ вылететь на разведку железнодорожной станции города Зейцы и аэродрома, расположенного восточнее города.
Обойдя стороной аэродром и сам город, мы зашли с запада. На станции стояли три наливных состава, «головой» к фронту. Чувствуется, что они только что прибыли, однако с воздуха не было заметно, чтобы их разгружали. Мы доложили о результатах на землю. Нам тут же дали задание сделать два «холостых» захода, чтобы проверить, нет ли у немцев зенитной артиллерии. Мы выполнили, что было нам приказано, доложили, что по нам не стреляли. Как потом выяснилось, немцы, видимо, решили не демаскировать себя. Мы обошли город, взяв курс на северо-восток, пошли на аэродром. Мы шли с прижимом «ножницами», набирая скорость, чтобы пройти пониже и избежать обстрела с земли. Пройдя аэродром, заметили в воздухе только взлетевшую пару Ме-109. У нас было удобное положение для атаки, даже разворачиваться почти не надо. Мы с ходу атаковали эту пару. Впереди шел Леша, но после первой очереди у него заело оружие. Он крикнул по радио: «Продолжай атаку!» Что я и сделал. Один упал. Мы проскочили ведущего, довернули влево и на бреющем ушли на свой аэродром.