Мы еще вернемся в Крым
Шрифт:
На площади у здания Панорамы девушки и молодые женщины из создаваемых новых отрядов самообороны учились ходить строем, а в стороне, у памятника Тотлебену, другая группа отрабатывала тушение зажигательных бомб.
Сталина Каранель направилась в сторону Инкерманских штолен навестить бабу Ханну, единственную живую душу, близкую и родную, которая осталась у нее на этом свете. Бодрая, суетливая не по годам баба Ханна, всегда заботившаяся о других, а не о себе. Как она там, в штольне? Отец Сталины, Юлий Марк Каранель, старпом, погиб в первые дни войны на крейсере «Москва», о матери она уже давно, более десяти лет,
Большие воротам в штольню были закрыты.
Сталина, предъявив документы, прошла в маленькую железную дверь и сразу очутилась в ином мире, в душной темноте. После яркого солнца глаза ее никак не хотели привыкать к тяжелому сырому полумраку подземелья. Лампочки горели вполнакала. В горле запершило, и губы сразу ощутили привкус растворенной в воздухе мельчайшей пыли известняка. Со всех сторон, из глубины штольни доносился гул работавших моторов и станков и дробный, как пулеметные очереди, стук отбойных молотков.
Штольня – огромные тоннели, высеченные в скале, – жила свой напряженной жизнью. Казалось, весь город перебрался сюда, спасаясь от обстрелов и бомбежек. Сталина не была здесь почти полгода. В глаза бросились разительные перемены. Куда-то исчез, испарился бодрый, уверенный дух атмосферы. Сотни людей – исхудалых, бледных, истощенных, которые месяцами не видели солнечного света, – были заняты своим постоянным делом. Сосредоточенные, хмурые лица. Одни работали у станков, другие на тележках везли готовую продукцию, третьи спали тут же, примостившись у рядов выточенных, тускло поблескивавших корпусов снарядов и мин.
– Вам куда?
Женщина в военной форме, с повязанной платком головой, из-под которого выбивались пряди седых волос, а за плечами винтовка, преградила путь.
– Мне на Корабельную улицу, – и Сталина объяснила ей, куда и к кому идет.
– Шагай прямо, – пояснила дежурная из охраны, – через полсотни метров будет поворот налево, там дежурная тебе покажет, как выйти на Корабельную.
Сталина Каранель пошла в глубь штольни. В ней было многолюдно, но каждый был занят своим делом, и на нее никто не обращал внимания. Ее обгоняли тележки, на которых торопливо везли какие-то металлические заготовки, отлитые болванки, еще пышущие теплом, двигались тележки с готовой продукцией, громоздились деревянные ящики с гранатами, минами, снарядами.
Навстречу ей шел военный моряк, невысокого роста, в роговых очках, а на груди, как бинокль, свисал фотоаппарат. Он как-то странно посмотрел на Сталину и, пройдя пару шагов, остановился.
– Товарищ старший сержант, вас можно на минутку?
– Слушаю! – Сталина оглянулась.
– Простите, если я не ошибаюсь, вы Сталина Каранель?
– Я Сталина Каранель, – ответила она, продолжая идти вперед.
– Нет, я серьезно! Вы чемпионка Севастополя по гимнастике?
– Не чемпионка, а призер, второе место!
– Но вас засудили! За упражнения на бревне! Я все видел! И заснял! – быстро говорил моряк в очках. – Простите, забыл представиться: Даниил Кроткий,
– Как давно это было! – улыбнулась и вздохнула Сталина.
– И будет еще! Обязательно!
Фотокорреспондент, узнав о том, что Сталина прибыла из Балаклавы, из полка Рубцова, вцепился в нее, как говорят, железными когтями и уговорил заглянуть к ним, в редакцию газеты.
– Мы располагаемся тут рядом, за первым поворотом!
Редакция «Красного Черноморца» отделялась от производственного цеха промышленного комбината невысокой фанерной перегородкой. По ту сторону перегородки гудели станки, лязгал металл, а по эту – делали очередной номер газеты: наборщики, склонившись над кассами, вручную, по буквам, набирали статью, верстальщик макетировал полосы. На столах, сколоченных из ящиков, разложив мокрые оттиски, двое журналистов вычитывали материалы, тут же что-то сокращали или вносили поправки, а еще двое сидели на полу и, поджав ноги, оперевшись спиной о перегородку, писали.
– Ребята, золотые перья Черноморья, прошу минуту внимания! На летучке нас корили, что давно не было материала из Балаклавы, из полка Рубцова. Сама судьба улыбается нам! – голос у Даниила Кроткого был звучный. – Представляю нашу гостью – королеву Генуэзской крепости, мастера зенитного огня и лучшую гимнастку Севастополя, старшего сержанта Сталину Каранель, сегодня награжденную медалью «За отвагу»!
Журналисты долго не отпускали Сталину. На столе появился закопченный чайник, стаканы, сахар, конфеты, печенье. Ей вручили плитку немецкого шоколада. И расспрашивали, расспрашивали, засыпали вопросами. Их интересовало все – от героических поступков до обыденных мелочей фронтового быта. И еще Сталина рассказала о своей замечательной бабушке, которая организовала «цех бабушек», и что они, почти столетние женщины, трудятся на оборону, из ничего, из отходов вяжут носки и перчатки фронтовикам. Даниил Кроткий, не теряя времени, ходил вокруг и щелкал фотоаппаратом.
– А снимки мне подарите? – спросила Сталина, уставшая от расспросов.
– Обязательно! – пообещал Кроткий.
Фотокорреспондент, получив разрешение главного редактора, отправился вместе со Сталиной в даль штольни, на Карантинную улицу, чтобы заснять встречу внучки с бабушкой.
– Слышите, как трещат отбойные молотки? – спросил Кроткий, шагая рядом.
– Расширяют штольню?
– Нет, пробивают второй тоннель сквозь скалу, – пояснил Кроткий. – Если прорвутся немцы, тогда старый выход окажется под пушечным ударом прямой наводки.
– Запасной выход?
– И заодно улучшат вентиляцию, – уточнил фотокорреспондент.
Бабушки Ханны на месте не оказалось. В ее «квартире» разместилась другая семья. На бабушкиной кровати, накинув на плечи бабушкин плед, сидела старая седая женщина и держала на коленях малого ребенка.
– А? Что? Мои все на работе, – старуха была глуховата. – Какая баба Ханна? Дык ее нету! В прошлую неделю нас поселили. А где Ханна? Дык она пошла до своего дома и прямо под бомбу попала… Сказали, что ничего не осталось, ни Ханны, ни дома…А мы что? Нас комендант сюда поселил, у нас тож дом сгорел полностью.