Мы играли с огнём. Мистический роман, основанный на реальных событиях
Шрифт:
– Если хочется яблок в марте, выбирать не приходится, – ответил Дэвид.
– Хорошие-хорошие, – успокоила его мать. – Спасибо, мальчики.
– По дороге мы видели Мэри Редфилд, – сказал Дэвид.
– Надо же, замечательно. – Мать изобразила интерес.
– Она спрашивала о девочках. – Дэвид взглянул на Мэгги. – Видела вчера, как они носились по лесу.
– Мы не носились, – сказала Мэгги.
– Мы не носились, – подтвердила Кейт.
– А что же вы делали?
– Цветы собирали, – ответила Мэгги. Наверняка от девочек
– И много насобирали? – Дэвид поднял бровь. Зима была суровой, и весна ещё не успела разбудить цветы.
– Уйму.
– Почему бы им не носиться в лесу, если так хочется? – спросила мать.
– Просто, наверное, им следует быть поосторожнее, – сказал Дэвид. – Вы же не знаете этот лес. Здесь немудрено заблудиться.
– Там убили женщину, – сказала Кейт. – Пятьдесят лет назад. Решили, что она одержима дьяволом, и повесили. А её тело разрезали на…
– Довольно, – перебил отец, положив яблоко и нож.
– …на кусочки, чтобы… – она замялась, глянула на Мэгги. – Чтобы, если дьявол её найдёт… что-то там случилось. Я уже забыла.
– Её разрезали на кусочки, чтобы дьявол не смог вернуть её к жизни, – продолжила Мэгги.
Не успела она договорить, как отец грохнул по столу кулаком.
– Довольно, – повторил он.
Краткое ледяное молчание. Стол пестрил от солнечного света.
– Ну а как же, – легкомысленно подхватил Кельвин. – Что ж ещё делать в таких случаях?
– И говорят, дьявол до сих пор ищет кусочки, – сказала Мэгги, – и, если найдёшь её кость…
Отец встал так, что ножки стула скрежетнули. Занёс руку будто для удара, но только прижал ладонь ко лбу и покачал головой.
– Довольно.
Его лицо перекосилось от гнева.
Мэгги скрестила руки на груди, чувствуя, как затрепетало сердце. Она явно перегнула палку.
Дэвид прочистил горло.
– В лесу надо бояться не дьявола, – сказал он. – А зверей. Диких зверей. Вот кто запросто может разорвать на кусочки.
Отец отвернулся к окну.
– Нет в этом лесу ничего.
Все промолчали.
– Хватит сочинять небылицы, Мэгги, – тихо попросила мать.
Дэвид и Кельвин переглянулись.
– Я просто передал, что Мэри Редфилд видела, как девочки носились в лесу, – сказал Дэвид. – Кажется, она хотела, чтобы вы знали.
– Мне не надо докладывать, чем занимаются мои дети. Благодарю покорно.
– В следующий раз так ей и отвечу.
– Я не ребёнок, – сказала Мэгги.
Пока Кельвин прощался, она увязалась за Дэвидом к фургону.
– Я могу поехать на ферму с вами, – говорила она. – Правда. Могу вам помочь с детьми… – у Дэвида и Марии было столько детей, что их имена иногда вылетали из головы. Раньше их было пятеро, а теперь сколько, уже шестеро? Дэвид ещё не разменял третий десяток, но уже выглядел потрёпанным
– Приезжай вместе со всеми в субботу. – Он поправил седло. Лошадь фыркала на холоде и тихонько била копытом. – Ты же слышала маму. У вас здесь своих дел хватает. – Дэвид посмотрел на неё. – И перестань рассказывать небылицы.
Она нахмурилась и зябко обхватила себя руками.
– Ты не знаешь, что здесь за жизнь, Дэвид.
– Бывает и хуже.
– Сомневаюсь.
– Просто слушайся взрослых, Мэгги. Ты здесь ненадолго. Просто постарайся… постарайся вести себя потише, – он наклонился, чтобы убрать ветку из-под переднего колеса фургона. Сломал её о колено. Треск эхом отозвался в тишине, с дерева вспорхнула испуганная птица.
Сегодня Кейт была какой-то бледной. Она говорила, что проснулась с головной болью. Порой у них обеих болела голова, прямо-таки раскалывалась. Когда Мэгги вернулась на кухню, Кейт как раз спрашивала у матери, можно ли ей прилечь.
«Хрупка, как весенний цветок», – подумала Мэгги. Она начала сочинять такие строчки ещё в Рочестере, когда педагог учил её писать стихи, хоть это ей никогда не давалось. «Бледна, как луна. Холодна, как… что-нибудь ещё».
Кейт ускользнула из кухни. Мэгги накинула на плечи шаль. Стоп, а где же серебряная булавка? В виде птички. Её подарила на Рождество жена Дэвида.
Мэгги искала в кухне, в гостиной, в каморке на первом этаже, где спали родители, в спальне наверху и всё время ругала себя за то, что умудрилась потерять булавку. Единственное, что у неё было красивого.
Так она и оказалась перед дверью в подвал. Отца опять не было дома, мать не следила, и Мэгги прокралась вниз по лестнице.
В подвале звуки, свет и запахи резко менялись, как бывает, когда входишь в церковь. Зябко, сыро, темно. Мать боялась заглядывать сюда, с тех пор как они переехали.
Булавка на глаза не попадалась. Как и кость ноги – или что это было.
«Найдёшь кость – и дьявол тебя настигнет».
Небылица превращалась в реальное воспоминание. Мэгги уже видела эту картину во всех подробностях: повешенная женщина, скрип ветки, человек с топором. Воображала без всякого труда.
Её воображение. Якобы очень опасная штука. Чуть ли не болезнь.
Это могла быть вовсе и не человеческая кость. Может, лошадиная. Может, чья-то ещё – волка или кошки. А может, никакой кости вовсе не было.
Внизу в одиночестве она ощутила в воздухе что-то новое – словно подвал изменился, что-то в нём сдвинулось. Голову будто сдавило – верный знак, что надвигается боль. Тень, которую замечаешь только краем глаза. Ощущение, будто в мозг что-то стучится, просится внутрь.
Мэгги не знала, сколько лет дому. Он казался старым. Потёртым таким, обжитым. Порой полнился скребыханьями и шепотками, от которых её мать вздрагивала и хваталась за сердце.