Мы искали друг друга
Шрифт:
— Что-то случилось, Михалыч? — сдавленным голосом произнесла Саша.
Радист молча кивнул, и дрожащей рукой протянул ей листок с радиограммой.
Саша вскрикнула раненой птицей, повернулась и пошла к своей палатке. Не доходя, присела, схватилась за живот.
— Ой, мамочка…
Михалыч бросился к ней.
Бледная, без кровинки в лице, Саша с трудом выговорила:
— Больно.
В тот год в Фанских горах смерть собрала обильную жатву: жертвами авиакатастрофы стали, вместе с экипажем, семь человек; на восхождениях
Саша потеряла ребенка, и сама едва не лишилась жизни. Машиной ее отвезли в Пенджикент, в районную больницу, оттуда санрейсом доставили в Душанбе. Три дня она балансировала «на краю» из-за большой кровопотери (последствие выкидыша). Не обошлось без осложнений. Врачи оценивали состояние больной, как критическое.
Саша пребывала в полузабытье, бредила, металась. Все карабкалась наверх, силилась выбраться из глубокой ямы — не получалось; она снова и снова лезла, падала, поднималась… То, вдруг, она оказывалась маленькой девочкой, заблудившейся в горах: отстала от мамы в маршруте, жалобно звала ее, но кругом лишь скалы да бездонные пропасти….
— Саша, девочка моя…
Она открыла глаза и увидела маму, сидящую на стуле, возле кровати. Мама тихо плакала.
— Не плачь, мулечка, — попросила Саша.
— Ой, проснулась… Лежи, лежи. Я не буду плакать.
Появились две женщины во врачебных халатах. Маму попросили выйти. Сашу чем-то напоили, затем сделали укол, она опять заснула.
Утром солнце ярко осветило небольшую, на две койки палату. Саша открыла глаза, осмотрелась. Она была здесь одна — вторая койка аккуратно застелена. Пахло хлоркой и лекарствами. Из крана умывальника, что находился в углу палаты, падали гулкие капли.
Зашла врач, полная улыбчивая кореянка, в годах.
— Как себя чувствуем? Голова не болит? Ну-ка, давай посмотрим тебя… Так, хорошо. Присядь, пожалуйста…. Так, давай послушаем. Дыши… Еще. Не дыши…. Давление, давай, померим.
Тараторила, как сорока. Саша и рта не раскрыла — докторша все сказала за нее.
— Хорошо. Только слабость есть, немного, да? Голова кружится, да? Сейчас сестричка укольчик сделает… Лежи, вставать нельзя, ни в туалет, никуда.
Потом пришла мама. С большой сумкой, в накинутом на плечи белом халате. Присела возле койки, положила руку на лоб дочери.
— Не болит? Я поесть тебе принесла. Покормлю тебя сейчас. Как раньше, из ложечки.
— Какое сегодня число?
— Шестнадцатое.
Саша закрыла глаза, поджала дрожащие губы.
— Похороны уже были?
Мама молча кивнула. Саша, не видя ее, все поняла.
У мамы опять слезы навернулись. Она торопливо достала платок, промокнула.
— А Бронислава Вячеславовна… Как она? — спросила Саша, вспомнив о свекрови.
— Держится.
— А папа? Он в поле?
— Нет, здесь он, со мной. Внизу сидит, в вестибюле. Меня одну только пустили, и то, на полчаса, не дольше.
Мама покормила Сашу, умыла ее, помогла переодеть ночнушку. Саша все, как во сне делала — ушла в себя. Мама
В таком состоянии Саша пребывала в последующие три-четыре дня. Мама не на шутку обеспокоилась ее душевным здоровьем. Неужели, к психиатру придется обращаться? Не дай бог.
Сашу по очереди навещали все родственники. Старались ободрить. Саша оставалась безучастной к их разговорам, отвечала односложно. Она не плакала, но и не улыбалась, вообще не проявляла никаких эмоций.
На пятый день заявилась Зулька.
— О, привет, Сэнди!
Наклонилась, обняла подругу, чмокнула в шеку.
— Привет.
Саша впервые за последние дни не выглядела человекоподобным роботом.
— Как ты узнала про меня, Зулька?
— Я же в партии Информации работаю. Забыла?
Зулька вывалила на Сашу кучу новостей. В основном про себя. Похвасталась:
— У меня роман. С таким мужчиной… Он москвич, кандидат наук. Красавец. Такой мужик, о-о! Его группа здесь работает, по договору. Они сейчас в районе Магиана. Ты, может, даже видела их. Вы ведь рядом, где-то, находились?
Саша кивнула. Некоторое время она молчала: Зулька неосторожно напомнила ей о трагедии. Потом, неожиданно, заговорила:
— Ты, знаешь, Зулька, я, кажется, на самом деле видала твоего… красавца. Высокий такой, с бородкой? Как же его фамилия… Козырев, кажется.
— Кошелев, — поправила Зулька. — Да, это он. Ну, и как тебе?
— Достойный мужчина, — ответила Саша неопределенно. — Зуль, ты Ленку Куракину давно видела?
— Ты что, не в курсе? Она замуж выскочила, за немца, и умотала с ним. Сейчас в Германии живет. Он с ее Борькой вместе работал, на СТО. Ленка мне недавно написала. Мол, скучаю по дому, плачу каждый день… Ой, ой, так я и поверила — плачет она, как же! Рада, небось, до усрачки. Они пока живут… Ну, типа лагеря карантинного. Их там обучают всему: законам, порядкам… Как с дикарями, в общем. И ты поняла, они на пособие уже тачку себе взяли — «ауди»…
Язык у Зульки был, что называется, без костей.
— А брат ее тоже уехал?
— Борька? Да нет, чего ему там делать… Хотя, может и укатил куда. Не знаю, сто лет с ним не встречалась.
После Зулькиного визита Саша немного оживилась. Только чувствовала себя неважно.
И улыбаться, похоже, совсем разучилась.
Зуля Деникаева не подозревала, что на тот момент, когда она рассказывала подруге о новом любовнике, Лев Никитьевич Кошелев был уже почти сутки мертв. Произошел несчастный случай, из-за небрежного обращения его помощника с охотничьим оружием.
Еще один скорбный эпизод в Фанских горах в тот злополучный год.
У Саши появилась соседка. Пожилая и замкнутая. Все молчала, только вздыхала, да постанывала. Саша подумала: уж не немая ли. Самой Саше разговаривать не хотелось, но такое соседство — тоже не подарок. А, впрочем…
Тут соседка подала, неожиданно голос.
— Дочка, — позвала Сашу старуха. — Дочка, налей мне водички.
Саша даже вздрогнула. Уточнила:
— Минералки?