Мы — из дурдома

Шипилов Николай Александрович

— Скажите: это не сон? — спросил г-н директор, но не услышал ни себя, ни ответа сурового проверяющего.

Защищаясь, он невольно стал думать по-украински, ему казалось, что так русскому будет трудней читать его мысли. А в голове его звучало мстительное:

«Этому козлу Гузию давно вже треба добре дати пинкаря пiд жопеню, за то що навів такий безлад в України, що кацапня вже на наших головах, нас українців танцює!»

— Меня уволят с работы? — спросил он.

— Мы тебя из жизни уволим, чмырь! Слушаем дальше: «…Глебова Лена из шестого класса и Токмакова Аниса из седьмого класса убежали из детского дома после того, как их изнасиловал этот Артем. Их поймали, выставили нагишом в коридоре, а потом посадили в карцер.

За последние месяцы этот Артем лишил невинности также: Павлову Иру из шестого класса, Молодцову Олю из седьмого класса, Шуваеву Джамилю из того же седьмого класса. Он насилует девочек, отправляет к мальчикам, а подрастающие девочки с ужасом ждут своей участи. Заведующий детским домом регулярно водит девочек на аборт. Цапова Вика родила ребенка, а заведующий продал его на усыновление. Воспитательница Толстопупенко Гульноза торгует девочками. Директор удовлетворяется…»

— Да, да, да! Но материальные-то потребности удовлетворяются! — ввернул в этом пикантном месте подсудимый. — Они удовлетворяются, пусть и в минимальном объеме: одна пара зимних ботинок, одна пара кроссовок, одна пара летней обуви… — как хороший ученик на экзамене, тараторил он. — И еще носки, белье, спортивный костюм, зимняя куртка! Мало им? Если умножить все это на двести вверенных мне детей, которым мы помогаем, получится что-то около шести тысяч у.е., господа! Где их брать? К тому же добавлю…

— Довольно!.. Фрол Николаевич, что этому фанту сделать? Дети-то плачут… — проверяющий устремил алмазно-стеклорезный взгляд поверх головы директора. Тому показалось, что он навечно, намертво замурован в кресле для просителей, посетителей и дорогих гостей.

— …Что через відсутність належних коштів, які виділяє держава, не повністю забезпечується потреба на життєдіяльность дітей, які недостатньо отримують овочі, фрукти, вітаміни… — успевал все-таки стрекотать директор дитячього будiнку.

Тут на толстые его государственные плечи плотно улеглись руки в мотоциклетных крагах, какие он видел счастливой детской порой в кино про немцев.

— Раз… решите выйти… в это… э… э… в туалет… а? — попросился он. — По-малому, пардон… Просто невмочь, товарищи…

— Я ему щас звездорезну по-большому! Счету! — сказал мужчина за спиной. И тут же его рука в крагах отстегнула директору карательную заушину по изометрической фотографии, а голос из-за спины доходчиво пояснил: — Это тебе за «товарищей», пан господин директор! Хочу дополнить, Юрий Васильевич: окончившие детский дом дети должны получать подъемные деньги, но основную их часть забирает эта сволочь. Эта сволочь выдает им по тысяче-полторы гривен. Никитенко Николай, к примеру, получил из восьми тысяч гривен только лишь восемьсот, Липкин Андрей — тысячу, Гузадзе Вахтанг — тысячу двести. Я предлагаю, Юра, суммировать, и за каждую гривну — розга! Согласен ты, помесь шакала со скунсом?

Директору показалось, что его разыгрывают. Он истерично, понимающе засмеялся, говоря:

— Хорошо, хорошо! Понял!.. Что ж, я готов поделиться.

— Готов?

— Под давлением силы — да! Да, готов! Да! Так бы сразу и говорили бы: да!

Руки исчезли с его плеч, а с фронта обрисовался человек, лица которого не было видно в контровом свете, падающем из окна, но одет этот человек был в летный комбинезон, какие уже давно списаны в утиль истории. Человек этот сказал:

— Ты согласился, прокудник, с постановлением суда. Мы сбросим тебя, мурло, с вертолета на минное поле. Вот тогда ты и поделишься, шакал, на мелкие и очень мелкие части: тебя на них разорвет. Человек, эксплуатирующий детское горе с целью наживы, — особый паразит. И кара должна быть адекватна им содеянному!

Комбинезон убеждал г-на бывшего директора в реальности угрозы, хотя мысли о расплате за кражу чужого давно, казалось бы, поглотили все его умственные силы.

— Последнее слово! Прошу последнего слова! Что может сохранить мне жизнь?

Я готов, если только это в моих силах! — он сполз с кресла, встал на колени перед тенью военного летчика времен Второй мировой войны и стал целовать свой нательный крестик, держа его правой рукой, а левой — крестить лоб.

— Ишь, Фрол, православный крест на ней, на этой сволочи, — сказал и встал из-за стола аудитор, поигрывая пистолетом. — Каково же это сознавать нам, православным! Вразуми его, Господи, моей карающей рукою!

А директор все лобызал крест, думая:

«Брешуть, що вони є руські і православні! Такими вони не є та ніколи не були, бо руськи та православни є ми — українці!»

В такой же коленопреклоненной позе стояла перед ним сегодня утром воспитанница Лазаренко из пятого класса «а».

— Поверьте, эксплуатация детей есть и в европейских странах, — нашел он наконец слова. — Только там она ведется более «цивилизованно», товари… господа. А ведь эти страны подписали конвенцию № 182 и вообще должны были отказаться от детского рабства. А они отказались, скажите? Нет! Почему? Потому что есть, есть могучие силы, которые этому мешают! Они есть! И они на моей стороне!

— На твоей стороне черт да дьявол. Пригласи сюда воспитанника Васю Ахромеева. Попросишь у него прощения, а потом мы заберем его в Россию, — сказал благообразный старец, сидящий на директорском месте. — И никакой информации в банк данных. Никаких юридических проволочек: облоно, нотариусов, загсов, судей…

— И все? И только Васю? — возвел глаза к повелителю коленопреклоненный попечитель. — Это все? А как же документы? — говорил он, продолжая истово креститься левой рукой.

— Смени руку! — приказал Юра. — Не доводи до греха. Можно подумать, что ты, мусор земной, веришь в Бога и в серьезность оккупационных документов. Разве ты их никогда не подделывал? — спросил он. — Да-а, зажился ты, похоже, на этом свете. Ты ведь, слепец, сумеешь украсть и сухую кроху у церковного мышонка, не так ли?

— А в чем дело? У меня нормальное зрение, никакой я вам не слепец! Я прекрасно все вижу: в Раше сейчас пять миллионов беспризорников, а вы тут Украину курируете! [28] Найщо? — кряхтя, вставал с колен изувер.

— Уходя в ад, оставь эту заботу нам. Для нас нет разницы между детьми. А пока будешь сопровождать нас с Юрой и мальчиком до вертолета. О том, как себя правильно вести, ты, наверное, видел в кино.

— Если мы разойдемся миром, то Господь наградит вас, гос… тов… людыны… — смиренно произнес людоед, продолжая в уме список наград:

28

«…по официальным данным, в 2004 году иностранцы «купили» в России свыше 9400 сирот в среднем по цене 30 тысяч долларов. То есть каждый рабочий день совершается около 40 сделок на сумму свыше миллиона долларов, или 28 миллионов рублей ежедневно! Умножьте на количество рабочих дней в году. Получаются около 300 миллионов долларов. Представляете, какие откаты получают «опекуны» г-на Фурсенко! А дальше? Америка то и дело сотрясается скандалами, связанными с убийством приемных русских детей. А мать-Россия узнает об этих изуверствах из иностранных СМИ». (Газета «Завтра» от 7 июня 2006 года).

«…мавпо-цьомами, дупо-давцями, бородавко-смиками, гнилі-рани-дригами, тягни-рядно-поза-хатами, нажрися-набекалами, шмарклі-невитирачками, волосня-виривайками, по-глистам-тарабайками, непотріб-споживайками, курвами розкладушками, чушками смердюшками, вавками-гниюшками,ранами-розкладанами, холерами, гепатитами, стоматитами, і по них вогонь в ім’я україни та українців та найкращої на світі мови та культури — української!»

И спросил:

— Скажите, пришлые люди, у меня есть хотя бы единственный шанс?