Мы из Конторы
Шрифт:
— Я был в тюрьме.
— Где?!
— В тюрьме. Вернее, в следственном изоляторе.
— Ты кого-то изнасиловал? Бабу?! Ты с ней жил, а она написала на тебя заявление?
Ну
— Никого я не насиловал. И не грабил! И не убивал! Хотя на меня хотели повесить пару дел. Ты ведь знаешь, как это у нас делается — взяли по пустяку, по пьянке и стали крутить, добиваясь признаний.
— Бедный ты мой! — всплеснула руками Анна Михайловна. — Тебя, наверное, били?
Он промолчал. Видно, ему не хотелось вспоминать о том, что он пережил. Тем более рассказывать. Чтобы не сбиться. И не сказать лишнего. Лучше уж ему оставаться молчуном.
— Ой, прости меня, дуру! Я ведь, грешным делом думала, что это она, разлучница, что баба!..
— Нет — не баба…
Не баба — мужик — офицер — полковник Городец!
— Ну все, все, пошли спать…
Но только что-то не спалось Николаю Петровичу — лежал
О чем?
О разном — о Германии, о полковнике Городце, о себе…
Почему ему разрешили вернуться назад, сюда? Почему не послали куда-нибудь в тридевятые края на Камчатку или Сахалин?.. Непонятно! Не должны были!.. Не по правилам это… Не по их правилам…
А ему вдруг сделали поблажку!..
Как все это понять? Или не понимать — даже не пытаться? Потому что все равно — не понять!.. А просто жить до следующего в местной газете объявления. Жить и ни о чем не думать, как живут миллионы сограждан.
Счастливо живут, хоть о том не догадываются.
Жить и надеяться, что его оставили в покое, что о нем забыли!
Просто жить!
В полное свое удовольствие.
Радуясь каждому новому дню.
А там…
А там — будь что будет!.. Потому что то, что он прожил — у него уже не отнять. Никому!..