Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов)

Гуревич Георгий Иосифович

— Любопытно, — думает Ким. — Интересно, что получится у Гхора. Жалко, что без меня…

— Я не отговариваю, — продолжает Лада. — Пусть играет в свои игрушки. Но с сыном-то я одна. Иногда так нужна поддержка. Без тебя мне трудно будет, Ким.

— Но я буду, Лада. Улетает ратозапись, а я буду.

— Ах да, я и забыла про все эти новейшие превращения. Никак не входит в голову: был один Ким, станет два. А впрочем, я думала одно время, не надо ли мне самой раздвоиться, чтобы была одна Лада для Гхора, а другая для Кима в награду за его постоянство и любовь. (Она уверенно говорит о любви Кима, и

тот стесняется признаться, что чувства его поостыли.) Но боюсь, что, кроме трагедии, ничего из этого не выйдет. Будут две женщины, любящие Гхора, две злые соперницы, и только. Нет, техника едва ли поможет в любви.

И тут происходит чудо. Дверь открывается, и входит вторая Лада. Не копия теперешней, а прежняя, в белой косынке, со студенческой сумкой, юная, румяная, без морщинок от бессонных ночей. Конечно, это не Лада, это Елка-студентка.

— О, Ким, зашел-таки проститься! А я думала, ты заважничал, забыл старых знакомых.

Она бросает сумку в угол, засыпает Кима вопросами. Елка жадно любопытна, хочет знать все, как Лада в студенческие годы. Ким оживляется, рассказывает о полете, рассуждает об астрономии, астронавтике, сравнительной биологии и сравнительной геологии и о семиотике — общей теории сигналов, с помощью которой люди будут разговаривать с шарадянами.

Почему-то Киму легче с Елкой. При Ладе он ощущал какую-то принужденность, словно выполнял неприятный долг и стыдился, что выполнять долг неприятно. С Елкой просто. Она своя, она живет делом Кима, для нее не надо перестраиваться.

— Ох, Ким, я бы так хотела полететь на Шараду!! Нет у вас свободного места для девушки?

Ах, как жалко расставаться с Землей и с этой непосредственной Елкой тоже! За двести лет она успеет выйти замуж, заведет детей, внуков и правнуков, десять раз омолодится, изменит темперамент, вкусы и внешность. Может быть, вернувшись, он повстречает головастую и плечистую бабу, которая скажет: «Да, в первой Юности я звалась Елкой». Будет глядеть на него непонимающе: «Ким? Какой Ким? Соученик сестры Лады? Право, не помню, за двести лет столько было знакомых».

— Ким, можно мы с Ладой пойдем тебя провожать? Ты не прогонишь? Кстати, я хочу посоветоваться с тобой…

И вот проводы. Зал заседаний ратокомбината, тот, где выносилось решение об оживлении Гхора, заставлен столиками. Устаревший в сущности обычай — всякое событие отмечать едой. Он сохранился от тех времен, когда обильная еда была праздником, нечастым удовольствием. За столиком Кима оба Нгакуру, Сева, Лада с Елкой. За соседним столиком сгорбленный Аренас, Зося и Шорин. Он отказался от Шарады, даже написал письмо в Совет Планеты, предложил отодвинуть старт лет на десять, пока не будет побежден световой барьер, но в глазах у него тоска… ему так хочется, так хочется присоединиться!

Кибы-подносы катаются между столиками, возглашают гулким баском: «Уезжающие, высказывайте желания. Земля угощает вас. Земля выполняет любые желания».

Кто-то требует вина из музейных погребов, кто-то заказывает свежие манго из Калимантана. Но жевать и пить не хочется в последний час на Земле. Индонезиец, поковыряв фрукты, спрашивает, можно ли показать мангровые рощи на экране. Предложение приходится по вкусу. И остальные решают взглянуть в последний раз на родные края.

Отбывающим планета показывает многообразные свои лица: кому — аргентинскую пампу, кому — суровую тайгу, кому — дымящуюся Этну, кому Лондон с моросящим дождичком. А Ким заказывает самое близкое — кирпичные зубцы Кремля и ту угловую башню, где вчера он видел глаза, не для него сияющие.

По две минуты на каждого. Час с небольшим на всю планету.

Слишком мало. Улетающие чувствуют, что не насмотрелись.

Но нельзя же длить прощание до бесконечности, утомлять экипаж накануне записи. Если их запишут усталыми, они и очнутся усталыми перед Шарадой.

— Внимание. Первый ум человечества напутствует отъезжающих!

Все смотрят на столик, за которым Зарек шепчется с Дином, но профессор почему-то не спешит на трибуну. Вместо него там появляется некто широкогрудый, осанистый, с задорной русой бородкой и смеющимися глазами… незнакомый… нет, странно знакомый Киму.

И те, кто быстрее угадывают, встают с криками:

— Урра! Урра! Урра молодому Ксану!

Молодой богатырь, похожий и непохожий на Ксана, привычными жестами старается остановить овацию:

— Знайте, друзья, что Земля благодарна вам, — так начал он прощальную речь. — Вам дали почетное и не слишком приятное задание: покинуть родину и вернуться через два века в какой-то другой мир, к незнакомым и не очень-то понятным потомкам. Но мы уверены, что и те люди встретят вас с благодарностью, когда вы привезете им весомый груз звездных знаний…

— Если только они не устареют, — проворчал Шорин.

А Лада вздохнула:

— Будут ли люди счастливее тогда?

Возможно, Ксан слышал оба замечания: Столики Шорина и Кима стояли достаточно близко к эстраде. А может быть, это были главные вопросы, надо было сказать о них так или иначе.

— Вы получили подробнейшую инструкцию, — продолжал Ксан, — и обстоятельный список интересующих нас вопросов. Не буду утомлять вас и задерживать внимание мелкими добавлениями, тем более что на большую часть вопросов, как справедливо заметил сидящий здесь Герман Шорин, ученые Земли и сами найдут ответ за эти два века. Но есть вопросы, которые и через два века будут задаваться с волнением.

Шорин сам имеет дело с одним из них. Существует ли предел скоростей в природе или скорость света только барьер наподобие звукового? Если барьер, половина трудностей у Шорина позади, тогда ему надо оставаться на Земле, решение рано или поздно найдется. Если предел, тогда надо смириться с фактом… и сделать для себя ряд выводов, трезвых и практических.

Если скорость света — предел, тогда ничего не получится из нашей мечты о всегалактическом товариществе. Будут только эпизодические посольства, и не надо откладывать первое из них.

Если скорость света — предел и никакая ракета не может обогнать световой луч, тогда в общем ограничен круг небесных тел, которые мы можем посетить за пятьсот, тысячу световых лет от нас… Все меньше пользы от экспедиций, которые возвращаются через тысячи лет. А это значит, что есть предел для космонавтов и наши потомки, может быть, встанут перед такой комично-грустной проблемой: надо будет им создавать заповедники непосещенных звезд, где бы молодые люди могли открыть что-нибудь неоткрытое.