Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов)
Шрифт:
— Да, это хорошо. Знаешь, что ты записана, и ничего-ничегошеньки не боишься.
— Но нужна частая запись. Иначе последние годы забудешь — от записи и до смерти.
— Том, а вдруг все люди на свете захотят записываться? И никто умирать не будет?
— Запись не поможет старику. Старик опять умрет от старости.
— Том, а если…
— Давай спать, Нина. Еще надо смотреть, останется ли жить наш новорожденный.
— Ой, Том, неужели ты думаешь?…
ГЛАВА 24. ВПЕРЕГОНКИ СО СТАРОСТЬЮ
Кадры из памяти Кима.
Лицо
Гхор говорит:
— Передайте вашей приятельнице, пусть приходит за своими вещами…
«А ведь он старик. Сколько ему!» — думает Ким.
«Джек женился на Агнесе и был безумно счастлив по крайней мере три недели».
Еще девочкой в старинном морском романе XIX века Лада прочла эти строки, прочла и даже обиделась на автора. Почему только три недели? Такая была интересная книжка: волнующие приключения, любовь, разбойники, благополучный конец и вдруг… три недели! Нет уж, когда она выйдет замуж, счастье будет навеки, до самой смерти голубое небо.
И вот лучший в мире человек, красавец, умница, великий изобретатель — ее муж. Он каждый день рядом. По утрам Лада просыпается с улыбкой, спрашивает себя: «Неужели это правда?» За завтраком исподтишка любуется волевым лицом. Слышит за спиной шепот любопытных: «Кто жена Гхора? Вот эта черненькая? Как же я ее не рассмотрела?» По вечерам ей, ей одной рассказывает Гхор свои замыслы. Она не всегда понимает математические и технические тонкости. Но ей так приятно, что для великого ученого она первый друг. Ей первые слова, ей первые сомнения, ей радость и усталость, к ней просьба о сочувствии.
«Мой, мой навеки, мой, и больше ничей!»
Счастье выплескивалось через края, ему тесно было в четырехкомнатной квартирке. Ладе хотелось вынести счастье на обсуждение, всем-всем показать «моего Гхора», еще и еще раз услышать поздравления, бескорыстные или чуть-чуть завистливые: «Это тот самый Гхор? Муж нашей Лады? И за что ей такое счастье?»
И к концу медового месяца (как раз истекли три недели) Лада начала возить мужа в гости — к подругам, знакомым, родственникам.
Тут и появилась первая тень разочарования.
Познакомившись ближе, друзья Лады не восхищались Гхором. Ведь он был однолучевым, очень несимметричным человеком. Был выдающимся ученым, но никудышным товарищем для отдыха, как и в юные годы на Такла-Макане. В кругу средних многолучевых он чувствовал себя невеждой, молчал угрюмо и застенчиво, а застенчивость его принимали за высокомерие. Лада не слышала желанных похвал, а Гхор, видя разочарование жены, мрачнел еще больше. Он боялся, что Лада вскоре соскучится с ним, почувствует разницу в возрасте, с опаской смотрел на проказливых, жизнерадостных, беспечно отважных сверстников жены, уговаривал себя заранее:
«Мое счастье, как солнечная погода в октябре, на день-два. Оно кончится не сегодня-завтра. Молодость вернется к молодости».
Бедный Ким, униженный, горюющий, скрежещущий зубами от ревности, не подозревал даже, каким пугалом он был в глазах Гхора. Гхор считав его бесшабашным весельчаком, лихим танцором и неизбежным
А Киму казалось, что его смахнули щелчком, как жучка, заползшего на книгу.
Летом молодожены уехали на юг, к теплому морю. Гхор был окружен отдыхающими с утра до вечера, ежеминутно демонстрировал свои недостатки на глазах у Лады, мрачнел, ревновал, злился. И Лада, в чувствах более умная, догадалась что это раздражение может перейти на нее. «Вдвоем нам хорошо, а на людях не надо быть вместе», — поняла Она. И тут как раз Гхора попросили вернуться в институт, дать указания для перепланировки. Гхор с облегчением вылетел в Серпухов, а Лада с удовольствием отправилась в туристский поход, самый старомодный, пешеходный, с тяжелыми мешками за спиной.
Разлука сберегла любовь: Лада отдохнула в походе, Гхор — в кабинете. Но все-таки тень осталась.
— Раньше у нас все было совместное, а теперь он уходит от меня, как бы съеживается, — жаловалась Лада Нине.
Занятая мыслями о любви, она не сразу заметила, что Гхор уходит не только от нее.
Общительным Гхор не был, но у него сложился с годами круг знакомых — ученые, изобретатели, пожилые и молодые. Гхор любил споры, фехтование умов, звон острых слов, неумолимые удары логики, умел находить ошибки, любил разить, сокрушая неосновательные гипотезы. Но в последнее время споры прекратились. Гхор принимал гостей все реже и сам никуда не выезжал, предпочитая одиночество.
В прошлом Гхор любил игры, тренирующие сообразительность и логику; математические задачи, головоломки, шахматы со всеми нововведениями. До женитьбы он посещал по субботам шахматный клуб. Теперь и эти посещения прекратились.
Раньше он летал по выходным в горы подышать воздухом юности, карабкался по опасным тропинкам, прыгал по скалам. И в любви-то он объяснился в горах, когда нес на руках усталую спутницу по крутой и скользкой после дождя тропинке. Теперь же Гхор гулял в приокских рощах, всегда по одним и тем же дорожкам.
А потом и эти прогулки прекратились. В свободный час Гхор ложился на диван в кабинете и читал…
И что читал? Не информационные тома, не бюллетени, не рефераты, не научные журналы, которые он поглощал раньше тоннами. Сейчас Гхор листал занимательные книги для подростков и часто ронял их на пол, задремывая…
Ушел от людей, ушел от развлечений, ушел от спорта и от чтения. Поистине «съежился», правильно сказала Лада. Оставил себе только ратомику и дремоту.
Впрочем, одно занятие прибавил — лечение.
Он, презиравший лекарства и пациентов, завел домашнюю аптечку у изголовья. Лада заглянула в нее и пришла в ужас: снадобья для сна, для аппетита, для пищеварения, для дыхания, для спокойствия и выдержки, против головной боли, против утомления, против боли в суставах и пояснице…
Всего год назад Гхор ходил, читал, дышал, думал, ел, спал без специальных забот, теперь каждый шаг свой он подкреплял таблетками, жил как бы на фармацевтических костылях.
— Это же самоотравление, — кричала Лада. — Если все сразу болит, надо отдохнуть. У тебя тяжелое переутомление. Возьми отпуск на полгода. Не обязательно к морю, я уже знаю, что ты невзлюбил море. Поедем в твои родные горы, я поеду с тобой, если хочешь. Будем жить вдвоем в тишине, поскучаем ради здоровья.