Мы из сорок первого… Воспоминания
Шрифт:
В праздничный день, 23 февраля, вместо обычного черного хлеба получили на завтрак белый хлеб, чем остались весьма довольны.
До обеда на вещевом складе упаковывали и обшивали для отправки домой свою гражданскую одежду. После обеда состоялся митинге последующим торжественным маршем по городу с духовым оркестром.
О моих планах на будущее можно узнать из письма Ниночке от 26 февраля: «Мои планы: через два года быть дома, если не „увлекусь“ службой, во-первых, и если не угробят — во-вторых…»
Так грубо успокаивал я свою любимую подругу. А дело было в том, что тогда
Из наш их командиров хорошо запомнились только двое, наверное, потому, что у них был и похожие по звучанию фамилии: Косенко и Власенко. Оба — помкомвзводы в возрасте сорока лет, мобилизованные, оторванные от семей, и мы по-человечески сочувствовали им, особенно когда сердечно провожали их в феврале на финский фронт: они могли не вернуться оттуда на «свою мать — ридну Украину».
Командиром роты был старший лейтенант Мищенко, воображавший себя Чапаевым. Он любил повторять: «Мои пулеметчики…» Он также был немолодым человеком небольшого роста, с усиками, ничем не отличался от других командиров рот, и видели мы его редко…
Конец февраля внес изменения в нашу устоявшуюся было жизнь. Поступил приказ готовиться к отправке на фронт. Все занятия разом закончились, началась суета: кто торопился отправить домой последнее письмо, кто — забрать из ателье готовые фотографии, кто — часы из ремонта… Нам сразу выдали теплое нижнее белье. До фронта надевать его не разрешалось. Выдали и неприкосновенный запас продуктов: сухари, воблу, консервы, сахар, махорку. Это было необдуманным решением. Поскольку мы считали себя вполне заправскими солдатами, то трезво оценили ситуацию и, не задумываясь, в течение двух дней уничтожили дарственный «НЗ», сообразуясь с железной логикой бойца: «Голодными в бой не пошлют, что-нибудь дадут!»
С 1 марта полк приступил к новому ежедневному виду тренажа — учебной погрузке в эшелоны. Мы помногу раз заводили в вагоны и на платформы повозки с лошадьми, пулеметные тачанки, орудия, станковые пулеметы, минометы, размещались повзводно и поротно сами, а потом снова разгружались.
Полку предстояло грузиться по боевой тревоге, которую ожидали каждую ночь. Все погрузочные операции отрабатывались до автоматизма. Ежедневно стали уходить на фронт эшелоны 147-й стрелковой дивизии. Наш эшелон был одним из последних. Он стоял на запасных путях, поджидая нас. Уже уехали многие из тех, с кем мы прибыли в Чернигов из Ленинграда. Мы на ходу прощались с ними.
Однажды, после учебной погрузки в эшелон, команды на выгрузку не последовало. Это могло означать только
Шли первые дни марта 1940 года, война подходила к концу, и внезапно последовала команда: «Разгрузить эшелон!» Отправка приостанавливалась: мы фронту уже были не нужны.
Все приуныли. Теплое белье пришлось сдать на склад, за съеденный «НЗ» никому не попало: весь полк с аппетитом отвел душу.
Мы остались в Ромнах, хотя давно видели себя на севере.
2
Снова началась учеба: побаловались и хватит! Мечтали о 8-часовом рабочем дне, но командир роты объявил, что пока в армии остается по-прежнему 12-часовой рабочий день.
На ротном собрании узнали, что наша 1-я пулеметная рота с честью выдержала труднейшие условия нынешней зимы: у нас был лишь один случай обморожения, а в других ротах около половины бойцов было госпитализировано. Из батальона почти 150 человек находились в госпитале длительный периоде обморожением конечностей в результате 12–14-часового ползания по снегу.
Маршала Ворошилова на посту наркома обороны сменил маршал Тимошенко [13] . Теперь у нас новое правило: чем крепче мороз, тем дольше в поле!
В казармах появилась вода. Умываться теперь могли ежедневно, но одеял по-прежнему не давали: они все в госпиталях.
В окрестностях города все растаяло и поплыло: приближалась весна. Тактические занятия временно прекратились из-за непролазной грязи. Мы понимали, что жалеют не нас, а оружие — и это правильно. Вместо тактики — стрельба в тире, гранатометание, штыковой бой, химподготовка, инженерное дело, стрелковый тренаж, изучение уставов.
13
7 мая 1940 года.
А раненые с севера продолжали поступать. Пришел очередной эшелон, и прямо на станции произошел прискорбный случай: к одному лейтенанту из города приехала жена, вся накрашенная, модная, увидела, что он лежит без ног, и отказалась от него: «Ты мне такой не нужен!» Лейтенант схватился за пистолет, а его нет — еле удержали.
По радио передали, как тепло и радостно встречает Ленинград возвращающихся с фронта бойцов. У нас щемит сердце, что настам нет. Получили весточку от ребят нашего полка, которые успели выехать с последним эшелоном: они 10 марта прибыли в Ленинград, 12 марта кончилась война, и их оставили служить в Петергофе. Теперь они имели возможность по выходным бывать дома.
А в полку опять неладно. Из письма Нине от 6–9 апреля: «Есть и еще чем похвастать можем: полк завшивел, не успев побывать в окопах, не поголовно, это ясно. И кроме того — массовое заболевание паратифом (в нашей роте нет). Дождалось командование, так ему и надо!» После этого начались поголовная дезинфекция, санобработка, переезд в другие помещения и прочее…
По окончании финской войны полк стали чаще привлекать к несению караульной службы, что ранее — в период интенсивной подготовки к фронту — носило эпизодический характер.