Мы из сорок первого… Воспоминания
Шрифт:
В результате, комитет принял довольно пассивное и не лучшее решение — в случае угрозы массового расстрела для нас не было другой альтернативы, как бросаться всем миром на пулеметы. Кому-то при этом придется погибнуть, другие же останутся в живых. В противном случае погибнут все.
Организованное восстание в Гузене осуществить было нельзя. Комитет это хорошо понимал: польская офицерская лига никогда не согласовывала свои действия с немногочисленным интернациональным комитетом, а чаще поступала наоборот, именно в жестких узконациональных интересах. Все это грозило в последний момент междоусобицей. Польская лига попросту
У нас все было по-другому, и потому каждую ночь до утра мы стояли у открытых настежь окон — каждый на своем блоке, — не шевелясь, чутко прислушиваясь ко всяким звукам со стороны брамы, ожидая всего. Мы ловили каждый пьяный выкрик, случайные команды, все хлопанья, тресканья, звон от разбитых бутылок, одиночные выстрелы. В любой момент мы готовы броситься на пулеметы — выбора у нас нет! Весь лагерь не спал. Все ожидали любой, но — развязки.
Эсэсовцы время не теряли: ночью они пили, а днем заметали следы своей преступной деятельности. Лихорадочно сжигали документы, «Книги мертвых» («Тотенбюхер»), корреспонденцию, рапорты, листы картотеки, приказы командования, инструкции и разные брошюры.
Наконец 2 мая, в день окончательного падения Берлина, решилась наша судьба: руководство Маутхаузена передало охрану лагерей другим структурам, а эсэсовцы должны были выступить на фронт против Красной армии. На реке Энс еще пыталась держать оборону эсэсовская дивизия «Мертвая голова», а точнее то, что от нее осталось. В ночь со 2 на 3 мая эсэсовцы покинули лагерь.
Итак, 2 мая новым комендантом Маутхаузена, а заодно и Гузена стал офицер Керн из венской охранной полиции, а к охране лагерей приступили военизированные полицейские подразделения пожарников Вены.
Ими оказались мобилизованные пожилые люди, одетые в голубые мундиры, и нам сразу стало ясно, что эти «вояки» в нас стрелять не собираются.
В связи с изменившейся обстановкой новое решение принял и комитет: мы вошли в контакт с каждым из этих миролюбивых старцев и заключили с ними джентльменское соглашение — мы обязуемся до прихода союзных или советских войск сидеть в лагере тихо, как мышки, чтобы им, нашим охранникам, служилось спокойно. Взамен этого они обещали выполнить нашу просьбу, чтобы ни одна «мышка» не исчезла из лагеря, на что они сразу согласились.
В лагере оставалось еще много пособников эсэсовцев, и они не должны были бежать из лагеря — их ждал суд. Кстати, одетый в желтую униформу третий батальон фолькештурма впопыхах отправить на фронт не успели, и он застрял в лагере. «Добровольцы» сами на фронт не рвались, но и в лагере чувствовали себя неуютно.
Лагерь уже давно не работал, оживленно гудел, как улей, а мы проводили разъяснительную работу: «Разбегаться нельзя. Надо ждать освободителей». Мы болтались по лагерю, обменивались новостями. У всех тогда были на устах названия городов — Регенсбург, Пассау, Линц, лежавших по берегам
В лагере продолжали работать только те команды, которые обеспечивали жизнедеятельность самого лагеря — кухня, ревир, служба энергетики и другие, руководство которыми практически перешло в руки комитета.
Наступил последний день Маутхаузена и Гузена — 5 мая 1945 года! Он выдался солнечным, ярким. С утра все почувствовали, что именно сегодня должно что-то случиться. Артиллерийская канонада грохотала совсем недалеко, но только на востоке. На западе американские войска продвигались без боя. Чьи войска освободят лагерь? Многим это небезразлично: одни из нас ждали американцев, другие — русских.
К полудню все, кто мог, залезли на крыши блоков и лежали там, надеясь первыми разглядеть своих освободителей. Мы с Костей находились на крыше блока 29. Настроение было и радостное и тревожное: как еще все обернется? К тому же мы отвыкли быть свободными, и какая еще будет эта свобода? Каждый погрузился в какие-то свои мысли. Разговоров не было слышно. Все лежали молча. Ждали не только мы. Ждали поляки, ждали оставшиеся в лагере «зеленые», капо, блоковые, ждали «бойцы» фолькештурма, ждали и охранники — ждали все.
<…>
Освобождение
Кто же практически мог выжить в условиях концлагеря?
Общее мнение очевидцев и участников описанных выше событий таково:
1. Могли выжить отдельные узники из числа немцев и австрийцев, которым посчастливилось пережить один-два месяца лагерного существования и за это время добиться каких-либо привилегированных должностей среди лагерного персонала или попасть в рабочую команду под крышей, что давало шансы на выживание.
2. Мог выжить тот, кто сам непосредственно участвовал в уничтожении заключенных, будучи причастен к лагерной администрации в рамках самоуправления.
3. Могли выжить те узники, профессиональная пригодность которых оказывалась нужной: владевшие различными языками, знавшие машинопись, чертежники, врачи, санитары, художники, часовые мастера, столяры, слесари, механики, строительные рабочие и другие. Они привлекались к выполнению разных работ по обслуживанию эсэсовских и хозяйственных служб лагеря.
4. Из числа узников не немецкой национальности в период 1940–1942 годов только единицы имели шансы пережить это время: либо они являлись очень хороши ми специалистами, либо были особенно красивы и юны. Тогда они получали работу под крышей и там укрывались в течение рабочего дня от постоянного наблюдения со стороны эсэсовцев и капо.
В основном в те годы это могли быть только поляки и испанцы.
5. В порядке национальной солидарности уцелевшие поляки и испанцы в каждом удобном случае содействовали улучшению положения своих соотечественников, и тем самым расширялся круг узников, которым впоследствии удастся пережить лагерь.