Мы из спецназа. Бумеранг
Шрифт:
– Я-то, дура, сижу, жду неизвестно чего. Специально заместителя вырвала из отпуска, делами загрузила. А этот сморчок даже позвонить не соизволил! Весь обвешен дареными телефонами - и не позвонил! Как это понимать, я спрашиваю?
– Валечка, я же тебе объяснял уже… - Мишаня ежился, мучительно подбирая нужные слова.
– Так получилось. Мы ведь не думали, что этот маньяк окажет такое сопротивление. Вот и не вышло прийти вовремя. Еще и костюм запачкался…
Оправдания звучали жалко, и он сам это чувствовал. Увы, Шебукин не избегал драк на ночных улицах, отважно шел под пули и на лающих бультерьеров, но начальства он побаивался во все времена. Сейчас же перед ним метала громы и молнии не просто женщина, а директор компании
– Плевать мне на твои объяснения!
– грохотала Валентина Сергеевна.
– Мы договорились, значит, нужно было явиться на встречу! Если же мужик не держит своих обещаний, то он уже и не мужик!
– Но я ведь говорил: случились форс-мажорные обстоятельства. Ты же понимаешь…
– Не понимаю - и не желаю понимать! Обстоятельства - не отговорка, потому что на этот случай есть телефон! Или мало я тебе дарила сотовых игрушек?
– Валентина Сергеевна свирепо подбоченилась, испепеляя Шебукина взглядом.
– Вы посмотрите на него! Катается на моей машине, пачкает мои пиджаки - еще и зубки показывает. А может, ты и в подаренную квартиру подружек своих водишь? Вот я, дура такая, не догадалась послать туда своих мальчиков! Проверили бы, какой это форс-мажор у тебя нарисовался.
– Ты что, не веришь мне?
– Михаил покраснел.
– Да спроси у ребят! Дмитрию вон позвони, Лосеву с Маратом, они все подтвердят.
– Еще бы! Эти, что хочешь, подтвердят, - одним миром мазаны! Может, даже вместе шастали по кабакам. А уж кобель кобеля всегда прикроет!…
Что-то дрогнуло в груди Шебукина, ему даже почудилось, что он услышал отчетливый щелчок. Видно, сгорел последний из внутренних предохранителей. И то сказать - сколько терпел! А все из-за буржуйских этих штучек, из-за глупого мужского тщеславия. Выходит, и впрямь купила его Валечка. Со всеми его гнилыми потрохами! Ведь открывал иной раз рот и снова захлопывал - вспоминал, видно, об Аргентине с Бразилией, о «десятке», к которой начинал уже привыкать, о трехкомнатной квартире улучшенной планировки, об иных житейских глупостях. Только верно говорят: всему есть предел, - кажется, наступил предел и его терпению.
Мишаня рывком поднялся из кресла, и вот чудо!
– ощутил небывалое облегчение. Точно сбросил с шеи тяжеленную гирю. Чего ради, спрашивается, унижался? Ради того, чтобы оплевывали лучших друзей?…
Храня молчаливое достоинство, он молча снял с себя дорогой пиджак, аккуратно повесил на кресло. В это же самое кресло бросил золотую ручку, сотовый телефон, блокнот из крокодиловой кожи и доверенность на машину. Снимать брюки с туфлями было, конечно, смешно, и потому он сухо обронил:
– Все прочие подарки оставлю в твоей квартире.
– Слово «твоей» он постарался выделить особо.
– Если хочешь, посчитай на досуге другие расходы. Сразу расплатиться не обещаю, но со временем обязательно рассчитаюсь.
– Ишь, как он заговорил! Расплатится!… Да скатертью дорога! Мне только пальцем поманить, такие мужики набегут - не чета тебе. Нашла тоже красавца! Маленький, толстый - смотреть не на что! Да что в тебе такого особенного? Думаешь - уговаривать буду? Да черта-с два! Иди, иди! Никто тебя тут не держит!
Эти словесные оплеухи Мишаню уже не тронули, - они шли в обход его слуха, его сознания. Все главное было сказано, и смысла в излишних пререканиях он не видел. Шебукину никогда не нравились мыльные сериалы, в которых герои картинно заламывали руки, плакали через каждые пять минут
– Что ж, счастливо оставаться.
– Он охлопал карманы, проверяя, не забыл ли что выложить, неторопливо двинулся в сторону прихожей. По дуге обошел стоявшую на пути Валентину Сергеевну, равнодушно скользнул глазами по полкам с полюбившимися книгами, по пейзажам в дорогих багетах, по затейливой росписи гобеленов, которые его подруга покупала в Испании и Германии.
– Да кто ты такой! Бельмондо плешивый!
– продолжала бушевать Валентина Сергеевна.
– Еще и морду воротит! Как бы не пришлось обратно на карачках ползти!…
На это он все же отреагировал: спокойно повернув голову, ответил:
– Не волнуйтесь, Валентина Сергеевна, не приползу.
Наверное, это ее и выбило из колеи - Шебукинская хладнокровная вежливость. Да и на «вы» Михаил уже давненько к ней не обращался. Она распахнула рот и споткнулась. Готовые сорваться с языка колкости умерли, не родившись…
Он был уже в прихожей, когда начальническое самообладание окончательно ей отказало. А может, наоборот, сработала та здравая жилка, что помогала этой женщине на протяжении всей жизни, сделав из нее директора крупного предприятия, оказав помощь в сколачивании первых капиталов. Как ни крути, а она умела вовремя останавливаться - остановилась и сейчас. А может, вдруг вспомнила, как коротала ночи в холодном одиночестве, как молила Бога, чтобы послал ей, наконец-то друга - не богатыря и не писанного красавца - просто мужчину, который понимал бы ее, гладил в темноте по груди и лицу, умел бы жалеть. Вспомнила, наверное, и ту жутковатую ночь, когда в отчаянном порыве вырядившись проституткой, она решилась выйти на улицу. Спасибо, что догадалась прихватить с собой разрядник, - он и помог вырваться из рук возбужденных гуляк. И, конечно же, припомнила те выстрелы, что принимал в себя Шебукин, стойко поднимавшийся навстречу засевшему в подъезде стрелку. Ведь не кого-то, - ее защищал! За то и поплатился…
Как бы то ни было, но должный надлом произошел. В тот момент, когда Михаил уже отпирал хитроумные шведские замки, в спину ему прилетел сдавленный крик:
– Миша!…
Он продолжал греметь замками, хотя руки у него дрогнули. Очень уж разительно изменился ее голос. Теперь это был даже не крик, а стон.
– Прости меня, Миша! Я сама не знаю, что говорю…
Послышались быстрые шаги. Она ступала, часто спотыкаясь, словно шла на ходулях, и было чему поразиться. Уж Шебукин-то сумел изучить ее нрав вдоль и поперек, а потому знал, чего стоило этой железной леди пойти на попятный. Потому, наверное, и замер у порога, не в силах ни обернуться, ни отворить дверей.
– Миша! Ну, прости глупую бабу. Мишенька!…
Теплые руки обвили его шею, Валентина Сергеевна робко прижалась к его спине. В шею Мишане ткнулось ее помокревшее лицо. Вот уж чего он не переносил совсем, так это женских слез.
– Ты простишь меня, правда?
– голос у нее явственно дрожал, а ладони уже вовсю скользили по затылку, трепетными движениями пытались загладить вину хозяйки.
– Не надо, - он неловко отстранился.
– Все равно очень скоро мне придется уехать. Вот и отдохнешь без меня.
– Уехать? Но зачем?!
Шебукин ответил не сразу, какое-то время собирался с мыслями. В конце концов, все равно собирался ей все рассказать. Заодно пусть поразмыслит лишний раз над своими словами. Хоть и в горячке говорила, а все-таки должна была понимать, что бьет по больному.
– На меня и моих друзей поступил заказ.
– Сухо пояснил Шебукин.
– Так что для вас, Валентина Сергеевна, все может сложиться к лучшему.
– Боже мой! Какой заказ? Я ничего не понимаю, Миша! Объясни мне толком, что происходит?