Мы из спецназа. Дикие
Шрифт:
– Лесник слушает. Кто там еще?
– На связи Финн! К северу от деревни, сразу за карьером, чужие. Движутся к нам.
– С чего ты взял?
– Только что сработала сигнальная пара. Это в двенадцатом квадрате, неподалеку от старого родника.
– Ты сам-то их видел?… Але, Финн! Ты видел их?
– Только в бинокль. Но точно могу сказать, что их двое. Одеты в гражданское, но не туристы и вообще не чайники. Очень уж резво шагают.
– Может, у них корзины имеются? Или удочки, к примеру?
– Ничего. Только легкие сумки и собака-ищейка.
– Вооружены?
– Кажется, да, но толком не рассмотрел. На всякий случай, свяжитесь с патрулем на дороге. Там сейчас Сема Кулак. Пусть тоже посматривают в оба.
– Понял тебя, Финн. Кулака обязательно предупрежу.
– Так мне вас ждать?
– Само собой! Беру ребят и выдвигаюсь к тебе.
– Тогда вот еще что… Обувку этих бабенок надо бы прихватить. Или какие-нибудь тряпки…
– Обувку?
– Лесник озадаченно потер лоб, но уже в следующую секунду взгляд его прояснился.
– Ах, вон ты о чем! Молоток, Финн, соображаешь! Все сделаю, как надо…
Мох не просто довел ее до дома, но даже помог взобраться по ступеням. На крыльце и сам потоптался, старательно отряхивая сапоги. Мариночка его не приглашала, но он все-таки вошел.
– Это еще что за номер?
– Маргарита чуть привстала на своем ложе.
– Зачем ты его привела?
– скорее, это не я его, а он меня привел. Видишь ли, сразу за околицей мне стало плохо…
– Плохо?
– Точно. Похоже то, самое, о чем толковала Лиза.
– Хорошенькое дело!
– Маргарита продолжала обеспокоено взирать на незваного гостя. Второй раз за день он являлся к ним в комнату, и ничего хорошего от этого визита она не ждала. Мариночка тоже чувствовала смущение, не зная, как объяснить компаньонке свое ухудшившееся состояние. Как ни странно, выручил ее сам Мох. Двигаясь как-то боком, он приблизился к печке, неловко присел на крайний табурет.
– Я вот чего… - хрипло произнес он.
– Извиниться хотел. И за себя, и за Шнурка. Правда, хотел.
– Ну, то, что ты хотел, это мы видели.
– Да я совсем в другом смысле… - Мох окончательно смешался, и девушки с изумлением пронаблюдали, как заросшая физиономия гостя начала стремительно пунцеветь.
– Я ведь не насильник, правда! И сюда попал по недоразумению… - он глухо прокашлялся.
– Я, девоньки, у себя городе - в Пышме, значит, - дворником работал. Самая по мне профессия. Мечтал родную улицу в конфетку превратить. Иной раз даже по ночам трудился. Думал, вот люди встанут, выглянут в окно и ахнут.
– И что?
– Мариночка поневоле ощутила интерес к рассказу.
– Да ничего. Я прибирал, а люди ходили и гадили. Ты, значит, подметешь, в баки все скидываешь, а они ходят туда-сюда и снова мусорят. Кто бумажку кинет, а кто бутыль об асфальт хлопнет. В выходные возле стен нужду справляли. Туалетов-то у нас нетути, вот и приноровились людишки в наш двор забегать. Опять же собак прогуливали, а это
– Мох снова смешался, растерянно поглядел на свои огромные руки.
– Вот и начал я потихоньку ненавидеть людей. Не всех, понятно, а тех, что гадили. Стал даже счет им вести и понял, что чистоту без крови никак поддержать невозможно.
– Ты… - глаза у Маргариты полезли на лоб. Взглянув на нее, Мох обрадовано кивнул.
– Ну, да, стал, значит, чистить город от смрадных людишек. Не сразу, конечно, - сначала собачек травить пытался, крысиный яд им в фарш подмешивал. Фарш они, понятно, съедали, а вот умирать не спешили. Плохой яд оказался. Вот и решил иначе действовать. В смысле, значит, душить… Начал с собаки, что любила гадить в песочнице. Только неудачно. Хозяйка меня увидела, вой подняла. Пришлось и ее кончить. Утро-то раннее было, никто ничего не заметил. А тела в мусорные баки запихал, сверху коробками забросал. И быстро так все получилось, сам удивился.
– Мох шумно вздохнул. Рассказ давался ему непросто.
– А еще через день алкаша местного придушил. Он в моем подъезде мочился и бутылки любил бить. Вот я его и кончил… А там пошло-поехало. Кого ломиком охаживал, кого шилом, а кого и просто руками. Хуже всего с бультерьером одним вышло. Не знал, что он так кусаться, может. Прежде чем сдохнуть, кость мне, падла, прокусил. Такой был верткий…
– Ну, и чего ты добился? Стало во дворе чище?
– тихо поинтересовалась Маргарита.
Мох обреченно помотал головой.
– Разве что самую малость… Не успел я. Очень уж многих надо было мочить. А после меня самого вычислили.
– Милиция?
Мох кивнул.
– Они… Пришли в дом, предъявили ордер и начали шарить. Это бы ничего, но они вещи стали разбрасывать, в обуви грязной по ковру бегать, вот я и психанул. Двоим ребра поломал, понятых в дверь вытолкал… Ну, а как сообразил, что дальше будет, собрал манатки и в лес подался. Так вот и попал сюда.
Некоторое время они сидели молча. Девушки, как и сам рассказчик, пытались усвоить услышанное, Мох же тискал в пальцах грязную кепку и тупо глядел в пол.
– А Мохом тебя почему назвали?
Вопрос был легкий, и гость оживился.
– Это уже здесь прозвали. Как увидели мою заросшую рожу, так и приклеили погоняло.
– Ну, а нам ты зачем это все рассказал?
Лоб гостя пошел глубокими морщинами. Он явно не знал, что ответить.
– Так это… Типа извиниться. Я ведь душегуб, но не насильник.
– А есть разница?
– Конечно, есть!
– Мох даже удивился.
– Насильники - они все уроды, их мочить надо, а мое душегубство от жизни тяжелой, от безысходности. Вот я и решил вам все объяснить. Чтобы, значит, камня за пазухой не держали. На меня и Горбунья зла не держит. Мы с ней часто беседуем.
В словах Моха прозвучали горделивые нотки.
– И ты ее слушаешь?
– Как же ее не слушать! Она ведь графского звания. Считай - из голубых кровей. Опять же колдовством владеет.