Мы из Тайной канцелярии
Шрифт:
Мы остались наедине со своими проблемами. Было совершенно непонятно, кому и с какой стати понадобилось убивать Карташова. Напрашивался только один вывод: поручик что-то знал, а эти знания представляли для кого-то опасность. Но вот для кого?
Описать монашку не получилось. Растяпа караульный ничего толком не помнил, убийца умело скрыла свою внешность и от него, и от нас. Под полученное описание подходили обитательницы любого женского монастыря.
— Тупик! — вздохнул я.
Опустив головы, отправились на доклад к начальству. Событие произошло явно не
Ушаков устроил форменный разнос, влетело всем: и правым и виноватым. Бывший охранник ныне занимал камеру по соседству. По всем признакам пахло Сибирью.
Я попытался вякнуть на тему посещений: слишком много постороннего народа шлялось по казематам, но меня быстро одёрнули и поставили на место. Ну да, всяк сверчок знай свой шесток. И вроде не при делах, а по итогам разноса будто в грязи извалялся. Умеет Андрей Иванович выволочку устроить.
Обиду и тоску пошли топить в вине. «Топить», конечно, громко сказано. Попёрлись в кабак спаянным уже коллективом: Турицын, Хрипунов и мы с Ваней. Напоследок ещё и увязался представитель весьма творческой и при этом полезной профессии — штатный кат Тайной канцелярии. Другими словами, компания собралась интересная.
Выпили, закусили, поговорили «за жисть». Трезвыми болтали всё больше про женский пол, когда захмелели — перешли к работе. Интересно это у нас, мужчин, в подкорке заложено?!
Ваня вёл себя как обычно: к хмельному не прикасался, лишь наворачивал ложкой да больше молчал. Особенно, когда беседа затрагивала деликатные темы. Но потом и он разговорился.
— Петя, помнишь убийство горничной?
— Какой горничной? — не сразу сообразил я.
У меня в тот момент был жаркий спор на тему применения наручников: я предлагал массовое внедрение этого вне всяких сомнений нужного изобретения. Чтобы у каждого канцеляриста да по паре наручников на поясе! Надоело уже татей верёвками вязать! Даёшь прогресс в этом вопросе!
— Да той самой! Вари! — вскинулся Иван. — Девицы, что у Трубецких служила. Нешто запамятовал?
И он послал мне образ убитой девушки.
— Варю? Варю помню, — кивнул я.
Не скажу, что вид мёртвого тела был за столом весьма кстати. Съеденное и выпитое запросилось обратно. Я едва унял рвотные порывы.
— Ты мне ещё говорил, что не нравится тебе что-то, сумлеваешься ты… — продолжил Иван.
— Было дело: говорил, — не стал отпираться я, с трудом соображая, к чему он клонит.
Иван отложил ложку в сторону и неуверенно произнёс:
— Вот и я чичас что-то засумлевался. Сидел, думал над твоими словами и засумлевался.
— Не о том, ты Ваня думал, — встрял в разговор подвыпивший Турицын, но мы его не слушали.
Убедившись в этом, Васька повёл плечом, нахохлился и наполнил себе стакан до краёв.
— Чтоб не последняя, значит!
В горле у него забулькало.
«Может, мысленно пообщаемся?» — предложил Иван.
Я отказался: «Нет, и так в башке шумит. Это на трезвую голову проворачивать нужно. Ты уж давай по-простому, словами. А я вникну».
«Хорошо».
Предок заговорил:
— Меня, Петя, вот что
Он выразительно уставился на меня.
— Само собой. Оглушили, а потом кушак на шею. Так проще, иначе бы она не далась или кричать стала. А лишнее внимание нашему убийце ни к чему.
— Ни к чему. Оглушили её спереди, били в висок. Нут-ка, попробуй меня эдак же стукнуть, — вдруг разгорячился Иван.
— Вань, ты что? Серьёзно? — Я изумлённо взглянул ему в глаза.
Он не шутил.
— Серьёзно. Врежь, не боись.
— Ну, хватит резвиться!
— Ничего не хватит! Ударь! Что тебе — трудно, что ли?
Хрипунов, дотоле интереса к нашему разговору не проявлявший, подобрался, бросил веское:
— Уважь, коли просит.
Мы с Иваном поднялись со скамейки, стали лицом к лицу.
Я помялся:
— Неудобно что-то…
— Брось! Не журись! — гнул непонятную линию «братец».
— Ха-ра-шо! — Я замахнулся.
— А ну, погодь! — вскрикнул Иван.
Я послушно замер.
— С правой руки бить собрался! — обрадованно произнёс копиист.
— Само собой, — кивнул я. — Как иначе, я ж правша!
— Именно, что правша! — торжествующе вскрикнул Иван. — Потому и удар в левый висок пришёлся. Теперь вспомни: Антон-камердинер как тебя приласкал… Ну?
— Ты что, с ума сошёл? Столько времени прошло…
— Да ты постарайся! Ну же!
Я замолчал, восстанавливая в памяти события того дня.
Мы были втроём: я, Иван и камердинер. Мне пришла в голову идея разыграть психологический этюд. С первых секунд разговора я повёл себя нарочито грубо, добиваясь простой цели: вывести подозреваемого в убийстве из себя, пробить брешь в его обороне. И мне это удалось.
Я мог бы гордиться…
— Кушак покажи, — попросил я камердинера, подозревая, что час «Икс» близок, что он на грани срыва.
— Кушак? Какой кушак? — удивился сбитый с толку Антон.
— Да твой собственный.
— Чичас, — двинулся было куда-то Антон.
— Не томи, милай!
— Чичас-чичас!
Внезапно он развернулся и нанёс кулаком страшный удар по моему лицу, сбил с ног Ивана и пулей бросился на выход…
Сценка мелькнула перед моими глазами как вживую, не иначе Иван постарался, помог восстановить картинку. Смешно, но я даже почувствовал боль от удара, аккурат в том месте, куда впечатался левый кулак камердинера.
И тут меня осенило.
— Да ведь он же левша!
— Точно! Этого я от тебя и ждал! — деловито сказал Иван. — Он тебе левой рукой по наружности съездил. Сие значит…
— Сие значит, что убийца не он, — закончил я за него.
Мне стало грустно. По всему выходит, что его смерть на моей совести.
Не самый приятный груз! Далеко не самый.
Хотелось напиться до положения риз и забыть всё! Только это не выход. Кому, как не мне, знать.
Иван был тих и грустен.
— Не он, получается, убийца, — медленно произнёс я и одёрнул складки кафтана.