Мы карелы
Шрифт:
— Не плачь… Все равно не поможет…
…Выскочив из избы Онтиппы, Николай кинулся к лесу, где шла еще перестрелка. Все случилось не так, как предполагалось. Деревню надо было взять неожиданной атакой, не дать уйти финнам. Но оказалось, их ждали. Кто-то предупредил белых. Кто? Ночью Мийтрей ходил в разведку. Ходил один… Постой, Олексей говорил о каком-то стуке в окно. Неужели это был Мийтрей? И Николай вспомнил, что перед тем, как их группа отделилась от основных сил, его отозвал в сторонку командир отряда
— Буду я еще следить за кем-то, — проворчал Николай. — Я вам не жандарм и не шпик какой-то. Если что народ сам скажет, то это другое дело…
Николай тогда не верил, что Мийтрей может быть шпионом. Теперь у него не было сомнения, что это Мийтрей и предупредил белофиннов.
Что же теперь делать? Надо догнать своих, сообщить им, пусть соберут мужиков на сходку, выяснят все…
Николай был у околицы, когда услышал позади два выстрела. Затем еще один.
Потом истошный крик:
— Люди, люди, Олексея убили!
— Уби-и-или!
Николай остановился. Теперь уже поздно созывать сходку… Мийтрей… Его надо немедленно… Мийтрей бежал вдоль изгороди…
— Ты что сделал? — остановил его Николай.
— Бежим, бежим скорей! — Мийтрей тяжело дышал.
— Нет, постой!
Мийтрей оглянулся и бросился бежать к лесу. Николай бежал следом и кричал:
— Все равно ты за все ответишь!
И вдруг он увидел, что наперерез ему, через поле, бежит какой-то человек в русской военной форме с винтовкой в руках и кричит:
— Стойте, гады! Стойте, мать вашу… Это вы Олексея?!
Из ствола винтовки бежавшего ударило пламя, и Николаю показалось, будто его полоснуло по голове чем-то острым и тяжелым. Он чуть было не упал, но успел ухватиться за жердь изгороди. Николай увидел, что из винтовки снова вырвалось пламя — стреляли в Мийтрея. А Мийтрей бежал, бежал…
Николай держался за изгородь. Только бы не упасть. Только бы удержаться на ногах… А боль пройдет, пройдет. Ему показалось, что он стоит возле изгороди своей деревни. Только бы не упасть, до дому уже осталось… Но изгородь опрокинулась… Желтое небо оказалось внизу… Неужели это конец? Неужели ему суждено-умереть в двух шагах от дома, от пули своего земляка-карела?..
Васселей гнался за Мийтреем, стреляя на ходу. Обойма уже кончилась, а он еще щелкал затвором и впустую спускал курок до тех пор, пока Мийтрей не скрылся в лесу..
Когда Васселей прибежал к дому, на их картофельном поле собралась чуть ли не вся деревня. Отец тоже был здесь — они вместе вернулись из леса. А вот Анни… Анни бросилась Васселею на шею и зарыдала.
Отец стоял над убитым Олексеем.
— Люди, где бог? — спрашивал он.
А мать не хотела признавать
— Где ты, сынок? Где ты, родненький?
Они так ждали, когда придут свои… И вот свои пришли.
— Убили у тебя брата, — сказал отец Васселею.
Брат лежал на краю своего поля, с окровавленным лицом, с пулевым отверстием пониже глаза. Его убили выстрелом в затылок сзади. Васселей видел только Олексея… Брат, брат… Не знал он, уходя в лес, что видит брата в последний раз. Ведь Олексей был для него… И ко всем он был добрым. Вот ему и отплатили за его доброту. Слишком поздно он, Васселей, пришел…
Соседка Окахвиэ, шустрая старушка, успела сбегать к изгороди, где тоже лежал кто-то…
— Там убитый… свой, карел. Кто его?
— Я убил его, — сказал Васселей. — Хотел и второго тоже. Не успел.
— А-вой-вой! — всполошилась Маланиэ, взглянув на убитого. — Ты же безвинного убил. Это же не он Олексея, а Мийтрей… Микиттов Мийтрей.
— Мийтрей? Один?
— Один. Один. А этот второй не виноват. Ты застрелил не того, ты красного убил!
— Подвернулся он, вот и… Красного? Они, красные, говорили, что их власть будет народной. Вот она, их власть, власть Мийтрея…
Хоть он, Васселей, и не пошел с красными, потому что хотел жить спокойно, мирно, он тоже ждал своих, тех, кто ушли в Кемь. Красные обещали людям мир, Вот он, их мир, вся русская земля огнем пылает. Они обещали мужикам землю. Вот оно, их обещание. Олексей получил свою долю земли, свои три аршина. Он, Васселей, тоже получит столько же, если будет ждать…
— Васселей, уйдем с тобой в лес, подождем там, пока все успокоится, — умоляла его Анни.
— Нет, Анни. Некого больше ждать. Дождались мы уже…
— Куда это ты пойдешь, куда? Видишь… — отец показал на тело Николая, которого женщины понесли в деревню.
— Куда? Я не хотел воевать. Ни за тех, ни за этих. А теперь я пойду воевать, мстить за брата. Здесь мне оставаться нельзя.
— Ты с ума сошел! — заохала мать.
— С белыми пойдешь? — прохрипел отец. — Они же убежали в Финляндию.
— Мне все равно. Хоть к черту на рога.
— Никуда не пойдешь. Не пу-щу-у-у! — завыла Анни, вцепившись в ноги Васселея.
Но Васселея ничто не могло удержать. Ни уговоры, ни слезы, ни мольбы. Да и что ему можно было посоветовать? Дома оставаться он действительно не мог…
Вот уже два года прошло с тех пор.
ОТЩЕПЕНЕЦ
Васселей считал, что он не из тех, кто сетует на свою судьбу. Ему еще не доводилось встречать такого человека, которому бы эти сетования помогли. Да и что толку от запоздалых сожалений? Что сделано, то сделано, и надо самому за все нести ответ. Одно дело в лесу: если свернешь не на ту тропинку, то можно вернуться и выбрать правильный путь. А в жизни — другое: ни одного шага обратно не вернешь.