Мы начинаем в конце
Шрифт:
Фортуна-авеню, старый дом. Вот когда порадуешься, что не хватило времени уничтожить пленку.
Хлама во дворе уже нет – мусоровоз приезжал.
Значит, на пленке можно ставить жирный крест.
Тяжело дыша, Дачесс озиралась, будто на Фортуна-авеню еще мог мелькнуть хвост предательницы-надежды.
Выдохнула и побрела на пляж. До вечера сидела на песке, не отрывая взгляда от океанских волн. Хваталась за живот – взаправду разболелся, начались спазмы, Дачесс еле доплелась до садика Робина.
На обратном пути брат болтал без умолку: завтра у него день рождения, целых шесть лет – он теперь
– А зеленую яичницу [16] ты приготовишь, Дачесс?
16
Вероятно, Дачесс читала брату стихотворение «Зеленая яичница с ветчиной» (англ. Green Eggs and Ham) детского писателя Доктора Сьюза (наст. Теодор Сьюз Гейзель).
– Обязательно.
– С ветчиной?
Дачесс поцеловала его и щелкнула выключателем. Закрыла глаза – вроде всего на секундочку. Очнулась в полной темноте. Вышла из спальни, зажгла лампу. Снаружи доносилось пение.
Стар обнаружилась на террасе, на облупленной скамейке; вся залитая лунным светом, она играла на видавшей виды гитаре и пела любимую песню Дачесс. Прикрыв глаза, та слушала. Каждое слово было как алмаз с острыми гранями.
Надо сознаться матери. Рассказать, что наделала. Сожгла единственный мост, на котором они спасались от бушующих волн. Пока – штиль и воды по колено; однако вал неминуемо нахлынет, утащит их в пучину, куда и лунным лучам не проникнуть, не нашарить их, обреченных.
Босиком, не боясь занозить пятки, Дачесс приблизилась к матери.
Ручеек аккордов все струился.
– Спой со мной.
– Нет.
Дачесс села рядом, долго возилась, устраивая голову на материнском плече. Мало ли, что она натворила; без мамы каждому плохо – даже тому, кто вне закона.
– Почему ты плачешь, когда поёшь?
– Прости.
– За что? За слезы?
– Я звонила этому, у которого студия звукозаписи. Оказалось, он хотел со мной выпить.
– И ты пошла?
Стар, помедлив, кивнула.
– Таковы мужчины.
– Что было вчера вечером?
Обычно Дачесс не спрашивала, но в этот раз ей требовалась ясность.
– Некоторые люди от алкоголя звереют. – Стар покосилась на соседний дом.
– Это Брендон Рок тебя избил?
– Все вышло случайно.
– Для него твое «нет» – пустой звук, да?
Стар качнула головой.
Дачесс этого не видела – она смотрела вверх, на древесные кроны, царапавшие небо.
– Выходит, на этот раз Дарк не виноват?
– Последнее, что я помню, – это как он помогал мне сесть в машину.
Осознание было как ледяной душ. На несколько минут Дачесс лишилась дара речи. И вдруг представила, как Дарк лапает ее мать. Упрямо стиснула зубы. Все равно – поделом Дарку.
– Завтра у Робина день рождения – помнишь?
Стар сникла.
– Мама, я сделала кое-что плохое.
– С каждым случается.
– В смысле, непоправимое.
Стар закрыла глаза, снова запела. Дачесс прильнула к ней, стараясь не наваливаться всем весом, не мешать.
Она бы с радостью подхватила песню, если бы была уверена, что голос не дрогнет.
– Не бойся, я сумею тебя защитить. Для этого матери и существуют.
Дачесс не заплакала, хотя слезы были как никогда близко.
10
Бесчестье падения Уок пережил без свидетелей.
И на том спасибо. Шагал себе, все было нормально – и вдруг опрокинулся на спину, будто жук. Левая нога подвела. Просто взяла и отказала.
И вот он сидит в машине на больничной парковке. Приехал еще днем, но в «Ванкур-Хилл» так и не вошел. Кендрик предупреждала о проблемах с равновесием, но чтобы совсем потерять контроль, брякнуться всем прикладом? Это страшно.
Мурлычет рация. Сигналы несерьезные: «Бронсон: 2–11», «Сан-Луис: 11–45» [17] . В руке стаканчик кофе из закусочной Рози, на сиденье – обертка от бургера. Рубашка расходится на животе – прикрыть живот рукой. Вялое дежурство выдалось. Вечером, пока было еще светло, Уок проехал мимо кинговского дома. Винсент, похоже, весь в работе. Ставни снял – видно, будет ошкуривать и заново красить.
17
Соответственно, «ограбление» и «подозрительный автомобиль».
Уок обшаривал взглядом ночное небо, но мысли возвращались к болезни. Она оккупировала тело, проникла в кости, в кровь, в мозг. Синапсы вялые – информацию вроде и не теряют, но доставляют с изрядной задержкой.
Он задремал, чтобы за несколько минут до полуночи быть разбуженным очередным сигналом.
Сигнал поступил с Айви-Ранч-роуд.
Уок облизнул пересохшие губы.
Сигнал повторился.
Уок завел двигатель, прорезал фарами ночную тьму. Помчался в Кейп-Хейвен. Звонивший не сообщил никаких подробностей, просил только приехать без промедления. Оставалось молить судьбу, чтобы закончилось пустяками. Может, так и будет. Может, просто Стар опять напилась.
С Эддисон-стрит он вырулил на тихую, сонную Мейн-стрит. В этой ее части даже фонари не горели.
Выезжая на Айви-Ранч-роуд, сбавил скорость. Выдохнул, не заметив ничего подозрительного – ни скопления людей и машин, ни света в окнах.
Припарковался, все еще сравнительно спокойный, у дома Рэдли. И вдруг увидел: парадная дверь распахнута. Заныло под ложечкой, в легких иссяк воздух. Уок выбрался из машины, расстегнул кобуру. Применять табельное оружие ему еще не доводилось.
Он взглянул на дом Брендона Рока, затем – на дом Милтона. Никаких признаков жизни. Истошно крикнул сыч. Урна опрокинута – не иначе, еноты нашкодили. Одним прыжком преодолев ступени крыльца, Уок ворвался в дом.