Мы начинаем в конце
Шрифт:
– Здравствуй, Дачесс.
Лия Тэллоу.
Вот бы у Стар было такое лицо – простенькое, милое. Обыкновенное. С таким лицом не поют ночами в барах, не отклячивают задницу, не трясут сиськами. Про такую женщину сразу все понимают: она – мать. И не пялятся на нее, даже когда она по пляжу идет.
– Нам пора домой, Робин, – сказала Дачесс.
Брат сник, но промолчал.
– Можешь оставить Робина с нами, Дачесс. Мы его потом привезем. Адрес напомни только.
– Айви-Ранч-роуд, – ответил вместо Дачесс отец Рикки.
Седые,
Лия сверкнула взглядом на мужа.
Он отвернулся. Вывалил из мешка игрушки – целый пляжный набор. У Робина глазенки загорелись, однако он ни словечка не произнес. Дачесс знала: Робин не попросит купить ему лопатку или ведерко. Потому что уже догадывается. Лучше б просил, даже клянчил – маленький, стойкий ее братик. Лучше б он клянчил, чем глядеть вот так, молча.
– Правда, миссис Тэллоу? – спросила Дачесс, выдержав паузу.
– Конечно. Наш старший тоже остается. Поучит ребят какому-то особенному броску.
Робин глядел умоляюще.
– Мы привезем Робина к ужину, – заверила Лия.
Дачесс отвела брата в сторонку, опустилась коленями на песок. Взяла в ладони мордашку мальчика.
– Обещай, что будешь хорошо себя вести.
– Ага. – Робин косил назад, на Рикки, который уже взялся рыть тоннель в песке. – Я буду послушным. Клянусь.
– Держись рядом с ними. Не убегай. Говори «спасибо» и «пожалуйста». И ни слова про маму, понял?
Робин кивнул с максимально серьезным видом. Дачесс чмокнула его в лобик, махнула Лии Тэллоу и по раскаленному песку пошла к скале, у которой ждал велосипед.
К тому времени как Дачесс добралась до Сансет-роуд, пот струился с нее ручьями. Последние пятьдесят ярдов она проделала пешком, толкая велосипед перед собой. Остановилась возле кинговского дома.
Винсент Кинг работал наждачкой, пот капал с подбородка. Несколько минут Дачесс молча наблюдала за ним. Мускулы по всей длине рук, а сами руки худощавые, жилистые. Нет этой фальшивой бугристости, какую демонстрируют пляжные качки. Дачесс пересекла улицу и остановилась у подъездной дорожки.
– Помочь хочешь? – Винсент отвлекся от работы, уселся на крыльце в обнимку с недоошкуренной доской. Свободную руку он протянул Дачесс.
– Была охота тебе помогать.
Он снова занялся ошкуриванием. Дачесс прислонила велосипед к забору и сделала несколько шагов по дорожке.
– Может, попить тебе принести? Или еще что-то надо?
– Ты – чужой.
Она заметила: когда Винсент Кинг тянет руку, из рукава футболки выныривает татуировка. Текли минуты. Винсент работал, Дачесс наблюдала.
Минут через десять она подошла еще чуть ближе.
Винсент снова прервался.
– Ты его знаешь – в смысле, мужчину, который приезжал той ночью?
– Он так на меня смотрит, будто насквозь видит.
– Часто он бывает у вас?
– В последнее время
– Хочешь, я Уоку скажу?
– От тебя мне ничего не надо.
– Тебе есть к кому обратиться, кроме Уока?
– Я – вне закона; у меня в предках сплошные бандиты.
– Я дам тебе свой телефон. Позвонишь, если этот тип снова заявится.
– Даллас Студенмайр за пять секунд уложил троих. Я – его наследница – уж как-нибудь справлюсь с одним.
Дачесс помялась с ноги на ногу, почувствовала, что сильно тянет бедро; подошла наконец к дому и села на нижнюю ступень крыльца. Винсент Кинг сидел пятью ступенями выше.
В очередной раз он вернулся к работе. Сгорбленная спина, размеренные движения, рука ходит вперед-назад, вкусно шуршит по дереву наждачная бумага. Дачесс взяла занозистый чурбачок и обрывок наждачки, тоже занялась ошкуриванием.
– Почему ты не продашь дом? Он же старый!
Винсент стоял на коленях, будто паломник перед святыней.
– Говорят… в смысле, я слышала в закусочной у Рози – что тебе за эту лачугу дают целый миллион. Ну или не знаю сколько – кучу денег, в общем. А ты упираешься.
Винсент глядел куда-то мимо дома, причем так долго, что Дачесс начала подозревать – а не видит ли он там нечто ей недоступное?
– Этот дом построил мой прадед. Когда Уок привез меня… ну оттуда… – я буквально выдохнул. Не весь Кейп-Хейвен перестроили, перекроили, думаю; кое-что знакомое осталось. Я сейчас не только о курортниках, от которых плюнуть некуда; нет, не только о них… – Винсент помолчал, будто у него иссякли слова и мысли. – Тогда… давно… я не был отпетым мерзавцем. Вспоминаю и вижу: тот парень – не законченный выродок.
– То тогда, а то теперь.
– Знаешь, тюрьма гасит любой свет. А этот дом… он будто костерок. Маленький такой, слабый – а все же горит и греет. У меня другого костерка не будет. Затопчу этот – останусь в полном мраке и не увижу больше…
– Чего ты не увидишь?
– Тебе никогда не казалось, что человек глядит вроде на тебя, а будто бы сквозь?
Дачесс не стала отвечать, раскрываться перед ним. Поправила бантик, перешнуровала кроссовки.
– Как погибла Сисси?
Винсент Кинг опешил, качнулся в тень – солнце жарило теперь только одну его руку. Он прищурился, уточнил:
– А мама тебе не рассказывала?
– Мне нужна твоя версия.
– Я взял машину брата.
– А брат где был?
– На войне. Про Вьетнам знаешь?
– Да.
– Я хотел произвести впечатление на девчонку, вот и взял машину брата.
Дачесс знала также, кто была та девчонка.
– Мы покатались, я отвез ее домой, а сам поехал в Кабрильо. Знаешь, наверное, указатель на хайвее, перед поворотом?
– Ну, знаю.
– Где мне было предвидеть, что я ее собью? – Винсент теперь говорил шепотом. – Я даже скорость не сбавил.