Мы нашли Мессию…
Шрифт:
– Ты как всегда, нероняемый болванчик, – буркнул Давид.
– Сам ты болван….чик, – поддразнил Петя, и друзья начали игру сначала.
Когда у двери ОВИРа собралось больше людей, игры пришлось прекратить, и Давид стал заметно нервничать. Он не выносил долгого бездействия. Наконец, дверь организации открылась, и ребята впустили Реувена внутрь, а сами побежали домой за портфелями. Заканчивался учебный год, нужно было бежать в школу сдавать учебники.
Выйдя из школы, мальчики побежали к Давиду. Им было интересно знать, чем закончилось ожидание.
– Мам, тебе Рув говорил, что там? – поинтересовался Давид, забегая в дом.
– Что
– Мам, просто так короче – привычно отмахнулся Давид.
Реувену и Давиду пришлось еще четыре раза вставать до рассвета, отстаивать очередь. Те, кто рисковал уйти от окошка ни с чем, когда оно закрывалось в двенадцать дня, приходили позже. Но, наконец, в одно утро парень вернулся домой на минуту, чтобы сообщить радостную новость – у него приняли документы. Теперь нужно было только ждать.
Через месяц в дом Гринбергов позвонили и пригласили Реувена на беседу в одно из административных зданий. Мужчина в штатском с колючим, очень внимательным взглядом начал расспрашивать парня, почему он хочет уехать из страны.
– Я считаю, что должен жить на своей исторической родине, – коротко ответил Реувен.
Родители и старшие товарищи в группе, имеющие не малый опыт в допросах, научили его, что нужно отвечать коротко и ясно, чтобы не давать повода допрашивающему задать следующий наводящий вопрос. Реувен даже тренировался в группе сионистов отвечать при допросе. Каждый из его близких понимал, что допроса не избежать, если он подал заявку на выезд из страны.
– Но ты родился в СССР… – «особист» 39 напомнил очевидный факт.
– Я сказал «историческую» родину… – также коротко напомнил парень.
– А ты немногословен – усмехнулся мужчина.
– Я всегда такой, – пожал плечами Реувен, сказав себе, что мог бы поспорить с этой фразой, если вспомнить встречи сионистов.
– Зачем тебе ехать в Израиль в твоем возрасте? Тебя же сразу в армию заберут. А там всегда война, опасно… – продолжал мужчина. – Может лучше здесь отслужить? У нас мирно, не стреляют, никого не убивают.
39
Сотрудник особого отдела КГБ
– Значит, буду воевать, если надо – опять коротко сообщил Реувен.
– Если уедешь, будешь родителям письма писать? Или ты не очень-то рвешься с ними общаться? – продолжал КГБ-шник.
– Почему же… буду, – тихо ответил парень.
– А рассказывать о том, как живешь?
Реувен не понял, к чему клонит собеседник и занервничал, стараясь не показывать нервозности.
– Если они захотят узнать… – уклончиво ответил он.
– А мне напишешь? – особист изобразил «душку». – Я хотел бы узнать, как там люди живут.
– А разве вы не можете попросить командировку и сами посмотреть? – вопросом на вопрос ответил Реувен.
– Нет, не могу. Так что, напишешь?
– Вы же все равно читаете все письма, которые приходят из-за границы, зачем Вам еще одно письмо? – нашелся что ответить парень. Он совсем не хотел тратить свое время на письма незнакомому человеку.
– А если это будет условием
И тут Реувен понял, что имел ввиду КГБ-шник. Он хотел завербовать парня, чтобы тот шпионил для СССР на своей родине, которую парень еще не видел, но любил всем сердцем. От возмущения парень чуть не захлебнулся, но максимальным усилием воли подавил возглас возмущения, понимая, что отсюда может уйти не домой и потом в Израиль, а прямиком на тюремные нары.
– Я должен подумать, – едва выдавил из себя Реувен.
– Хорошо, подумай – добавил особист, – только не очень долго. Мне кажется, одно письмо в месяц на родину не такая большая плата за разрешение на выезд.
– Да, понимаю… – опустил голову парень, изображая задумчивость, пряча покрасневшее от злости и возмущения лицо.
Ему действительно нужно было подумать, как послать особиста за «апельсиновыми корочками» или «попудрить носик», не вызвав при этом его гнева и не попасть в тюрьму вместо Израиля.
– Я так думаю, мы не закончили наш разговор, поэтому не прощаемся, – КГБ-шник протянул листок бумаги с номером телефона, – позвони, когда надумаешь.
Реувен вышел из кабинета с покрасневшим лицом, в его груди клокотало. Парень был среднего роста и худощав, но сейчас ему казалось, что он огромен и выглядит как шар, раздувшийся от гнева.
Войдя в дом, Реувен с порога рявкнул:
– Эти… – он не находил слов, чтобы назвать тех, кто посмел предложить ему подобное – …пытаются завербовать меня, чтобы я «стучал» на Израиль, чтобы шпионил для них! Ненавижу!!!
– Реувен, сынок, тише! Вдруг нас прослушивают, – резко перешла на шёпот Рут Вениаминовна.
– Но мам, как они могли! – уже тише добавил парень. – Неужели меня не выпустят, если я откажусь? Неужели все, кто уехал, подписывались работать на СССР? Не верю! Там же много было настоящих патриотов, которые сейчас поднимают нашу страну.
– Сын, постарайся успокоиться. Может быть, придет решение, со временем… – попыталась успокоить его мать.
– Мам, у меня не так много времени. Я знаю, если я через несколько дней не позвоню или если позвоню и откажусь, мне откажут… – здоровый парень чуть не плакал.
– Сынок, ты же обещал не расстраиваться сильно, если откажут. Может еще не время… – напомнила Рут.
– Я не могу не расстраиваться, – простонал парень. – Я обещал не кричать у них в кабинетах, и я это выполнил.
Давид молча сидел и слушал разговор. Ему уже пора было идти на репетицию, но для мальчика так важно было знать, что происходит с братом, что он решил опоздать, если придется. Но Реувен больше ничего не говорил, и поэтому Давид схватил гитару и убежал на занятия.
Вечером всей семьей решили молиться об этом вопросе, Ицхак Абрамович посвятил вечерний урок помощи Реувену в его «хождении по мукам», прочитал два Псалма из книги Тегилим 40 , веря, что Творец даст мудрости и нужных слов Реувену на следующем допросе.
40
Псалтырь в христианской Библии. В еврейской традиции, молясь о какой-либо проблеме принято посвящать уроки разрешению ситуации, а также читать молитвы и Псалтырь – образ мирной жертвы, которую раньше приносили в храме.