Мы не твои
Шрифт:
На следующий день я еду в клинику. Сам хочу поговорить с доктором, с Товием Сергеевичем. Меня везет медбрат, тот который сменял Надю. Кирилл.
— Ну, здравствуйте, Ильяс Александрович.
Товия я видел, еще когда мог видеть. Когда Там с дырой в животе попал к нему в клинику. Огромный, добродушный, не лез за словом в карман и сейчас, я думаю, не полезет.
— Доброе утро, Товий Сергеевич.
— А оно доброе? Мне бы вас, батенька, на дуэль вызвать… За честь, так сказать, как в старые времена.
Я молчу, понимая,
Я даже не могу объяснить, что хотел как лучше!
— Я бы понял, Ильяс, если бы ты просто ей дал от ворот поворот, это нормально, ну, попользовался глупышкой маленькой…
— Я не пользовался…
— Не перебивай старших. — я чувствую, что он говорит без толики иронии. Ему неприятно общаться со мной, но ничего поделать он не может. Он врач. Я пациент. — Если бы просто воспользовался наивностью, молодостью…Жалостью, в конце концов. А как ты хотел? Инвалид слепой? Конечно, тебя каждая баба жалеть должна.
Стискиваю зубы, чтобы не заорать. Она не жалела! Она… она любила, кажется…
— Это можно простить. Но то, что ты про ребенка сказал.
— Я же не знал, что она и правда…
— Не знал? То есть от чего дети бывают ты еще не выучил?
— Выучил.
Чёрт. Он прав, тысячу раз прав, и…
— Я хочу найти ее. И жениться на ней.
— Зачем ты ей нужен? Калека?
— Я должен встать на ноги, и вы… вы мне поможете!
В клинике я провожу несколько часов.
Полное обследование, даже небольшой консилиум. Предлагают на выбор лечение в Германии, в Израиле, ну и у нас, в России, конечно.
Там дороже и быстрее.
Но у нас… у нас я буду рядом с Воробушком. Это душу греет. И все-таки.
— Ильяс, смотри, — Товий шелестит какими-то бумагами. Наверное, смотрит мои анализы, я сдаю их регулярно, там настаивает. — я советую не отказываться от Германии.
— Я не поеду.
— Погоди, выслушай сначала, ишь, горячий какой! Горец! Поедешь на две недели. Обследуют тебя по полной программе, сделают выводы. Двух недель хватит. Когда вернешься ты, вернется и Надежда. Понял?
Две недели.
И за две недели есть надежда, конечно, не встать на ноги, не прозреть, но хотя бы узнать какие у меня шансы.
Есть надежда. И Надежда. И я должен выбирать.
Я ведь на самом деле смогу узнать, что я предложу моему Воробушку? Жизнь с инвалидом, или жизнь с нормальным мужчиной, который не будет обузой, а наоборот, сможет заработать на эту жизнь, сможет обеспечить ей все.
Ясно, что обузой в финансовом плане я в любом случае не буду.
У меня есть часть наследства отца. Доля в его бизнесе. И квартира, которую родители подарили мне на совершеннолетие. И счет в банке.
И Тамерлан, знаю, никогда меня не бросит.
Да, я не нищеброд. Я даже слепой, в кресле смогу содержать и ее и малыша, но…
Хочется
Конечно, тут тоже есть вариант.
Даже если я останусь таким беспомощным навсегда, что вполне может оказаться реальностью, я ведь могу… Я могу сделать Надю своей женой только на бумаге? Просто сделать так, чтобы ни она, ни наш ребенок ни в чем не нуждались? Дать свое имя, обеспечить? И дать полную свободу ей, как женщине?
Почему только от мысли об этом у меня сжимается все внутри. Где-то там. Глубоко. Под ребрами.
Там что-то бьется, как в клетке. И болит. Ноет. Наверное… сердце?
— Так что ты скажешь, Ильяс?
Что я должен сказать? Ах, да… Германия. Обследование. Возможность вернуться к нормальной жизни.
— Точно на две недели? А если она приедет раньше?
— Я поговорю с ней. Она, конечно, тебя, дурака, помучает немного. А потом простит.
— Простит, думаете, — слышу, что он встал, шелест одежды, шаги. — А если…
— А если не простит, значит будешь делать все, чтобы простила. Уж не мне тебя учить. Хотя… поучил бы. Розгами! Хорошенько! Она ребенка от тебя ждет! А ты…
— Я не знал.
— Мужчина, если он настоящий мужчина, никогда не должен говорить женщине таких слов. Понял? Заруби себе на носу! Не хочешь детей — предохраняйся! Или… или не занимайся этим с женщинами, от которых тебе дети не нужны.
— Мне нужны… Очень.
— Вижу. Ладно. — слышу какой-то скрип. Представляю его лицо — я ведь его хорошо помню, лицо — крупный нос, полные щеки, губы, легко растягивающиеся в улыбку. Интересно, какое сейчас выражение на этом лице? — Я свяжусь с клиникой в Мюнхене, будь готов вылететь в ближайшее время.
— А если Надя…
— Если бы да кабы! Если Надя позвонит, или напишет, как-то свяжется со мной, я постараюсь сделать так, чтобы она поняла, что вам надо еще раз поговорить.
— Спасибо вам.
— Простым «спасибо» тут не отделаешься. Поступишь по-мужски — вот это будет нормальное спасибо.
Поступлю!
Я очень хочу, наконец, поступить по-мужски…Потому что… дико стыдно, просто до отвращения к самому себе. Да, я давно сам себе отвратителен.
И воспоминания…
«Когда слабых обижают — это всегда мужское дело» — так сказал этот пожилой таксист, когда спасал Светлячка в день свадьбы Тамерлана.
Он спас, а я…
С тех пор кислота выжигает душу.
А теперь еще и Надя. Две полоски…
И те чувства, которые я испытывал, когда она была рядом…
Глава 4
Ночные поезда я люблю. Даже плацкартные вагоны. Там иногда бывает шумно. А иногда можно найти очень веселую компанию.
Правда, в этот раз я разорилась, решила купить купе. Главное, чтобы повезло с попутчиками. Хорошие попутчики в любой жизненной ситуации очень важны.