Мы не твои
Шрифт:
Я скажу, и не смогу ответить за свои слова.
А отвечать надо.
Да и за поступки тоже. Ведь мы… мы близки с Надей. И хотя я начал думать о защите, все-таки есть вероятность, что наша близость будет иметь последствия. Холодный пот прошибает, когда я об этом думаю.
Я инвалид. Слепой, ограничен в движениях. Да, у меня есть деньги, но деньги не заменят многое. Надежде нужна будет помощь, какую помощь я могу оказать? И вообще…
Она со мной как с дитем малым подчас
Малышка. Воробушек.
— Замира Равильевна, я все понимаю, я… я не претендую ни на что.
— Девочка, я хочу, чтобы мой сын был счастлив. Я вижу, как ты к нему относишься, вижу, как он относится к тебе. Я очень рада, что ты рядом.
— Правда? — у Нади такой радостный голос!
Бедная моя девочка, как же она боится потерять свое хрупкое счастье.
Я еду в свою комнату. Закрываю дверь.
Достаю телефон, с недавних пор люблю слушать спокойную музыку и размышлять.
Но телефон оживает в моих руках.
— Привет, Илик, как ты? Вернулся? Дома?
— Здравствуй, Алиса. Слушай, я не знаю, зачем ты звонишь, но…
— Подожди, трубку не бросай! У меня интересное предложение. Мы тут с нашими собрались и решили, в общем есть один проект, отец Никитоса затеял стройку, загородный коттеджный комплекс. Ну и мы разрабатываем развлекательный кластер и… Прости, это, конечно, звучит для тебя не очень, но… Нам нужна твоя помощь, как… как человека с ограниченными возможностями.
— Не понял.
— Ты ведь реально можешь нам рассказать, что нужно тебе, чтобы чувствовать себя комфортно?
— Алиса, мне чтобы чувствовать себя комфортно надо оставаться одному, дома, в своей комнате. Адьос.
Выключаю телефон, кладу его на стол. Он снова вибрирует. Голосовое сообщение сигнализирует, что звонит Никита.
Почему я совсем не выключил трубу?
— Илик, тебе звонят. — и не услышал, как пришла Надя.
— Я слышу. Не хочу говорить ни с кем.
— Совсем ни с кем?
— Совсем.
— Мне уйти?
— Глупая, ты же знаешь, что ты не входишь в число этих «ни с кем»?
— Неужели?
— Да. Иди ко мне.
— Зачем?
— Тебе сказать правду? — улыбаюсь, мне нравится, как мы с ней говорим. Как подначиваем друг друга. Мне с ней так легко.
И так трудно.
— А ты умеешь правду, Илик?
— А ты сомневаешься? Вот же…противное создание.
— Сам ты создание! — возмущается, зная, что я шучу.
— А ну иди сюда!
— А вот и не пойду! А то заставишь меня опять тебя мыть или брить! — чирикает смеясь.
— А ты неплохо справлялась, детка! Ну, правда, иди сюда! — а я нарочно говорю низким, томным голосом.
—
— Так не честно, дай мне фору!
Мы смеемся, Я чувствую, что она совсем рядом, в какой-то момент у меня получается схватить ее за руку, притянуть.
— Нет, нет, нет! Так нечестно! Ты мухлевал! Ты… обманщик, ты меня слышишь!
— Ну, должен я хоть в чем-то тебя превосходить? А?
— Ты во многом превосходишь, так нечестно!
— Нечестно, что мне все время приходится ловить свою сиделку!
— Ах так, значит я сиделка! Ну, хорошо!
— Что хорошо?
— Буду теперь как сиделка с тобой обращаться. Пациент, уберите-как руки, а то я пожалуюсь на вас.
— Кому? Тамерлану?
— Нет! В профсоюз сиделок! Напишу заявление, что мой пациент грубый, неотесанный мужлан, руки распускает.
Руки я и правда уже очень активно распускаю, чувствуя жар ее кожи, ощущая каждую мурашку на ней.
— Я тебе выпишу премию за то, что я такой нехороший.
— Выпиши.
— Выпишу…
Целую ее. Соскучился по ее губам дико! Хотя целуемся мы часто.
Каждый день, вечер, утро…
Каждую ночь.
Надя проводит со мной каждую ночь с тех пор, как мы вернулись с Кипра. Прячется, стыдится, приходит, когда все спят и старается встать засветло, чтобы ее никто не увидел, и все равно попадается на глаза Айне или Гуле.
Потом переживает, не хочет, чтобы они о ней плохо говорили и думали.
А я каждое утро заставляю ее побыть со мной подольше. Потому что это самые счастливые мгновения. Когда я просыпаюсь и слышу, как бьется ее сердечко.
Оно бьется очень громко в утренней тишине. И дышит она тоже громко. Иногда вскрикивая жалобно, как будто во сне борется с демонами.
Она очень нежная по утрам, теплая, расслабленная, открытая. Это мое любимое время. Рассвет с любимой.
— О чем ты думаешь, Ильяс?
Она прерывает поцелуй, я уверен почему-то, что она меня внимательно разглядывает, и в глазах ее испуг.
Она боится. Всего боится мой Воробушек.
Боится потерять этот хрупкий баланс счастья, который мы имеем сейчас.
— Думаю о том, какая ты сладкая с утра.
Вздыхает и молчит. Мы уже говорили об этом.
Она стесняется того, что между нами. Но прекратить это не может.
Как и я. Тоже не могу. Не в состоянии.
Тянусь опять к ее губам. Мягко захватываю. Мне нужно говорить о любви не словами.
Словами страшно. Слова так часто лгут. А дела не лгут. Руки не лгут. Губы.
Вибрация телефона заставляет меня отодвинуться.
Голосовой помощник говорит, что это Никита. Снова.