Мы никогда не расставались
Шрифт:
— Если скажу, поцелуешь? Хорошо, слушай: у Алеши с Полиной два года тому назад был роман. Это единственный случай на моей памяти, когда он по-настоящему увлекся, но потом они расстались по Алешиной инициативе. С тех пор Полина его преследует, вызывает на объяснения, следит за ним. Однажды она даже устроила скандал во время его свидания с другой девушкой. Вероятно, он заключил, что ты решила выступить в качестве посредника между ним и своей подругой. Но я-то знаю, что это не так. Не переживай, котенок, я все
— Разумеется, я ничего не знала. При мне они общаются как старые друзья, мне в голову не приходило, что между ними существовала любовная связь.
— Да, Алеша к ней достаточно терпимо относится, но возобновлять отношений не хочет.
— Так значит, Поля… Вот оно что… Но почему Алеша ее бросил?
— Видишь ли, он страшно независим, а она вознамерилась руководить его жизнью. Она требовала, чтобы он не пил, не курил, больше времени проводил с ней, чем со мной, пыталась им командовать, а он совершенно не переносит давления. Именно поэтому он сейчас ушел — Алеша не терпит, когда ему что-то навязывают.
— Не пил, не курил… Но ведь он не пьет и не курит.
— Спиртным он никогда не злоупотреблял, но раньше много курил, потом бросил сам, уже после разрыва с Полиной, потому что на военном корабле, где много боеприпасов и снарядов, курить нельзя. А это мучительно, по себе знаю, вот он и рассудил, что лучше уж совсем бросить.
— Тогда почему бы и тебе не бросить?
— У меня нет той силы воли, что у Алеши. Он никогда не отступает от своих решений.
— Ту же силу воли он, видимо, проверил и на Полине.
— Возможно.
— Но ведь это глупо и жестоко! — Настя страшно взволновалась. — Расстаться из-за такого пустяка! Поля даже не догадывается, почему он ушел от нее. Она считает, что он просто с ней развлекался. Неужели нельзя было объясниться, постараться понять друг друга?
— Настенька, здесь мы с тобой бессильны, забудь об этом и не упоминай при нем о Полине.
— Конечно, конечно, я никогда бы не позволила себе вторгаться в его личную жизнь. Мне слишком дорого его расположение. Прошу тебя, родной, ты один можешь мне помочь, догони его и объясни, что все это досадное недоразумение.
— Ну что мне с тобой делать! Хорошо, так и быть, но сначала — поцелуй!
На другой день Вересов ошвартовался у пирса в Осиновце и зашел в гидроучасток, чтобы повидаться с Настей. Он предстал перед девушкой, как воплощение галантности, держась чрезвычайно прямо, с фуражкой на сгибе левой руки.
— Пришел извиниться, — сказал он, — я повел себя грубо, к тому же — не умно. Зная вас, я должен был догадаться, что вы не могли сделать что-то намеренно. Простите меня, Настя.
Настя несказанно ему обрадовалась, и мир был заключен немедленно. Тем не менее, Алексей заметил, что какая-то тень временами скользила
— Вы еще не видели Вазгена? — спросила она. — С ним все в порядке?
— Не волнуйтесь, Настенька. На море сегодня тихо. Я сам только что с корабля и, как видите, в полном здравии. Однако вы чересчур озабочены. Что-то произошло? Не таитесь от меня, Настя, не таитесь. — По ее реакции он убедился в правильности своего вывода. — Ведь вы, чистая душа, ничего не умеете скрывать.
Он придвинул стул и сел напротив Насти, настойчиво заглядывая ей в лицо.
Она вздохнула:
— Хорошо, я все вам расскажу. Сюда приходил Смуров. Я поначалу очень испугалась, но он вел себя не официально, как будто пришел по частному делу.
Вересов нахмурился:
— Он к вам не приставал? Извините за бестактный вопрос, но от этого человека всего можно ожидать.
— Нет, что вы, он был очень вежлив, он искал вас, а потом…
— Что, что? Говорите же, Настя, вы должны рассказать мне все, не упуская ни одной детали!
— Он сел вон там, — она указала на стул у двери, — и молча наблюдал за мной с каким-то странным выражением. Нет, нет, это не то, о чем вы думаете. Как бы вам объяснить… в его взгляде не было определенного интереса, но не было и враждебности, ничего настораживающего или оскорбительного. Он словно обдумывал что-то сосредоточенно и серьезно. Мне было очень неприятно; знаете, как неловко себя чувствуешь, когда на тебя смотрят в упор. Я хотела, чтобы он поскорее ушел. Попросить его об этом я не могла, да и не имела права, ведь он офицер, вы понимаете меня, Алеша? Так вот, он разглядывал меня подобным образом минут десять и вдруг, без всякого предисловия, спросил:
— За что вы любите Арояна?
Я ужасно растерялась. Посудите сами: Смуров мне малознаком и несимпатичен, и вдруг такой личный вопрос. И все же я ответила, ведь вам известен мой несчастный характер, я совершенно не умею увиливать, хотя давно пора бы научиться — нельзя открывать душу первому встречному.
Я ответила честно:
— Не знаю.
Он рассердился:
— Как это не знаете?! Любите человека и не знаете за что? — Он даже вскочил со стула и стал ходить по комнате в каком-то пугающем возбуждении. — Чем он покорил ваше сердце — внешностью, умом, смелостью, какими-то талантами, чем?
— Здесь многие обладают этими качествами, и Вазген в том числе, но я люблю его не только за это, — сказала я.
— За что же тогда, за что?! — почти закричал он.
— Не знаю, — повторила я, — это трудно объяснить. Для меня он не такой, как другие, больше я ничего не могу вам сказать.
Он внезапно успокоился и сел рядом со мной, вот сюда, где вы сейчас сидите.
— Так может быть, все дело в вас? — спросил он, как мне показалось, с надеждой.