Мы носим лица людей
Шрифт:
– Прости. Сама знаешь, на нее столько всего свалилось. Я поговорю… я ей голову оторву!.. Как Лена?
– Глаз заплыл, перелом носа, сотрясение. Всем говорит, что упала…
Разговор плавно сбавляет обороты и становится приглушенным, слов не разобрать.
Настя торжественно и уничижительно на меня смотрит. Стерва. С такой «новой мамой» я уж точно не уживусь.
В вежливости больше нет смысла, я встаю и ухожу наверх, в свою комнату.
Под последним постом в паблике подписчики
С тоской прокручиваю комментарии вниз до тех пор, пока не упираюсь в самый нижний.
Ложь. Все здесь – одна сплошная ложь…
Этим вечером отец так и не поднялся в мою комнату.
Я не испугалась визита тети Маши, потому что знала, что серьезного разговора в его исполнении все равно не последует.
Далеко за полночь пытаюсь уснуть, но едва закрываю глаза, перед ними встают в ряд высокие окна и нескончаемые лестницы, по которым я бегу, бегу, бегу… Пока не оказываюсь в огромной комнате со свисающими с потолка крюками. На них должно висеть мое никчемное изломанное тело. С криком я вскакиваю.
Глава 10
Свершилось: в конце мая Настя, на правах жены отца, переехала в наш дом. Мои подозрения подтвердились – она оказалась законченной стервой.
Отца практически никогда не бывает дома, и без него Настя постоянно вопит. Она вопит, что я – наркоманка, и подолгу сижу в ванной потому, что там ширяюсь. Вопит, что мое поведение неадекватно – я бью зеркала, ворую из бара спиртное, огрызаюсь и посылаю ее далеко и надолго… Она поливает меня отборным матом и грязью, и я бы обиделась – не будь я действительно грязью и беспомощным дерьмом. Если откровенно, мне даже нравится все это выслушивать. Мне нравится орать в ответ.
Думаю, в глубине души Настя надеется, что когданибудь у моего отца лопнет терпение, и он сдаст меня в воспитательную колонию или психушку, а уж она приложит к этому все усилия. Да куда там…
Папа, успешный бизнесмен, сколотивший первоначальный капитал в девяностых, когда трое из пяти его друзей пали жертвами пуль конкурентов, уже давно периодически срывается в алкогольный штопор и никак не может взять себя в руки. Последние восемь лет он не живет – только бухает и вкалывает. Сейчас он осыпает подарками Настю, и та не понимает, что является всего лишь мемориалом другой женщине. Его больше никто не интересует.
Даже я.
Я чувствую себя уставшей и старой. Я уперлась в стену без всякого желания ее преодолеть. Жизнь идет мимо, а я стою перед этой стеной и медленно покрываюсь пылью.
Мне шестнадцать лет, но стремлений, интересов и увлечений у меня нет. Как и друзей. Как и семьи – я вообще не знаю, что это такое. Я постоянно вру и притворяюсь, потому что боюсь, что окружающие вспомнят меня забитой, беспомощной и мелкой, поймут, что такой я и осталась… Такой меня помнит Лена.
Если бы можно было повернуть время вспять, я бы все равно пошла на ту вечеринку. Но припрятала бы в рукаве заточку. И без всяких раздумий воткнула бы ее ему в глаз.
Сегодня закончился учебный год – десятый класс остался в прошлом, но ничего хорошего о нем я припомнить не могу.
Марта и Оля, прощаясь со мной до сентября, пролили не один литр крокодильих слез, а Лена тихо подошла ко мне после классного часа и сказала, что не держит обиды, потому что мы подруги.
Я давно дома, но от этих слов глазам до сих пор жарко, а в носу хлюпает.
Сидя перед ноутбуком и периодически обновляя страницу, я пытаюсь проследить изменение количества лайков. За прошедшие полчаса их не прибавилось, поэтому, порывшись в старых папках, я кидаю на стену фотку развалин древнего дворца, где, по преданиям, когда-то развлекалась сама Афродита. Под фоткой я разражаюсь десятком тегов про предстоящий отдых, море и солнце.
Подписчики активно включаются в голосование. Все хорошо.
Ни одна живая душа никогда не узнает, что это папина жена Настя будет месяц наслаждаться соленым морем, позировать на фоне этих уродских развалин, пить коктейли через соломинку и намазывать на нос увлажняющий крем, а я буду отсиживаться в номере – у меня аллергия на солнце. Моя и без того неидеальная и бледная, почти голубая кожа при контакте с солнцем покрывается уродливой сыпью, зудит и чешется, но эту мою особенность при выборе путевки никто учитывать не стал.
Моя жизнь не похожа на жизнь обычных девчонок – тех же Марты, Оли, Лены… Она похожа на тот наполненный одиночеством и ужасом кошмар, который теперь преследует меня каждую ночь и не дает уснуть.
В дверь кто-то легонько стучит, и в комнату тихо входит отец.
– Дашка, ты ничего не забыла? Перепроверила багаж? Вылет завтра в девять утра, выезжаем в семь. Проспишь – ждать не стану.
– Па, я с вами не поеду, – неожиданно даже для себя самой выпаливаю я.
– Ты чего? – Папа в изумлении на меня смотрит. – Ты же вроде хотела…
– Да я же буду вам только мешать! Налаживай свою жизнь, сколько потребуется, я не обижусь. Честно. Можно, я… к бабушке Свете поеду? Ты ведь сам говорил, что она раньше каждое лето зазывала меня к себе?
Отец садится рядом со мной на кровать и выдыхает:
– Так-с… Ну, спасибо, Дарина. Ты уже взрослая и все понимаешь… Может, так действительно будет лучше для всех нас. – Он хлопает себя по коленям. – Тогда добазарились! Эсэс… то есть Светлане Сергеевне я утром позвоню. Дядя Миша все организует.
Папа уходит счастливым, в очередной раз от меня отделавшись, а я до утра втыкаю в темный потолок.
Я собираюсь провести лето в стремном райончике, в компании старой кочерги. Самое подходящее для меня место.