«Мы одной крови». Десант из будущего
Шрифт:
Шведова вспрыгнула на колесо, стремительно перебралась через борт. Черт с ним, что юбка задралась – только бы не прикасался, урод иномирный. Ряшку нажрал… Все-таки белогвардейцы они или нет?
Остальные уже загрузились. Майор хозяйственно расстилал телогрейки – захапал обе, вздремнуть собирается. Торчок подмигивал – у кабины трясет меньше, место уже занял. Собственно, Женька тоже туда нацелился. Вот кто он-то такой? Неужели тоже чужой? Но как же в это поверить? Рожа интеллигентная, опять окуляры нацепил, пилотка как из задницы. Москвич, он и есть москвич. Но ТАМ ведь совсем другие должны быть…
–
Марина села на лапник между лейтенантом – то ли своим, то ли чужим, – и надежным Торчком. Павло Захарович скреб щеку, уже щетинистую – по всему видно, принять то, что майор наплел, было нелегко и видавшему виды ефрейтору. Что ж делать-то теперь?
Майор, с удобством устроившийся на лапнике и телогрейках, приоткрыл один глаз:
– Вы беседуйте, не стесняйтесь. Я сплю крепко. Только уж лучше на отвлеченные темы дискутируйте. А то я пугаюсь, когда над головой из «нагана» шмаляют.
– Спите, Виктор Иванович, какие уж тут разговоры на ходу? – сказал Земляков, устраивая понадежнее винтовку.
В кузов заглянул старший лейтенант:
– Устроились? Можем двигаться?
– Так давно пора, – заметил Попутный, зевая.
Хлопнула дверь, из кабины донеслось:
– Он сказал «поехали!» и взмахнул рукой. Жми, Леха…
Когда старшина заревела, Женька вообще ничего не понял. Девчонка не плакала, а натурально ревела. Говорят «в три ручья», так тут все четыре. Потому как и из носа… И эти всхлипы задыхающиеся… Кошмар какой. Уткнулась в плечо Торчку и аж колотит ее…
Женька вытащил флягу, но совать воду было нелепо – подавится определенно. Вцепилась в юбку свою – кулак аж белый. Попутный глянул, решил спать дальше.
Не всхлипывала, стонала-задыхалась. Негромко, но прямо хоть вытаскивай «лахти» да стреляйся. Торчок что-то бормотал, гладил девчонку по плечу.
– Может, остановимся? – пробормотал Женька, кривясь.
– Та пройдет сейчас. Наш Варварин тож так говаривал. Про «поехали» да про руку махнувшую… – беспомощно пояснил ефрейтор.
Шведова крепко сунула ему кулаком в живот, всхлипнула особо яростно…
Проскочили хутор, выехали к шоссе, ждали, когда регулировщик разрешит в колонну втиснуться, а Шведова все плакала. Обессилела, правда, хлюпала по-простому. Пила из фляжки, зубами звякала, снова хлюпала. Лицо вновь распухло, взрослым, бабьим стало.
– Марин, он не нарочно. Я про Коваленко. У нас так часто говорят, – сказал Женька, вертя в руках старшинскую пилотку. – Фраза просто знаменитая. Ее наш первый космонавт скажет. Ну, когда в космос полетит.
– О как. – Торчок покрутил головой. – А оно, наш или ваш взлетел-то?
– Советский.
– Оно и понятно. – Торчок погладил мятый старшинский погон. – Слышь, Мариш, чего мы творили-то.
Шведова только всхлипнула, но Женька, чувствуя непонятную обиду, сказал:
– И наши регулярно летают. Стараемся не сдавать позиции.
– Э-э… – Ефрейтор лишь махнул рукой.
– Пилотку отдайте. – Старшина села, попыталась вытереть красное лицо. Ей слили остатки воды. Шведова утерлась, надела пилотку.
–
– Не знаю, – мрачно сказал Женька. – Он какой был-то, царский-то? Черт, да не смотри на меня так. Я по армейской форме, на головном уборе, вот такую же звезду красную ношу. Пусть и не на пилотке.
– Не хочу об этом. – Шведова яростно вытерла распухший нос. – О другом рассказывай. О нормальном.
– Ну… – Женька посмотрел на часы без стрелок на ее запястье. – Во, могу о часах этих. Можно сказать, лично с эсэсмана снял. В Харькове дело было…
Трясло полуторку, пыль садилась серой пудрой, скрипела на зубах. Рассказывал Земляков. Почему-то не о рукопашных схватках с озверевшими эсэсами и не об отчаянном штурме Госпрома. О госпитале сказать захотелось. О том, как вытащили, вывезли раненых, всех, до последнего человека. Как немцы были в двух шагах, а от корпусов Клингородка все отходили набитые ранеными машины и повозки. И каким чудом тот транспорт соскребали со всего города. О Варварине вроде и не упоминал, но ведь понятно. Участвовал. Правильная та операция была. Как «калька» не выгибайся обратно, как вектор не рыскай, люди-то живы остались.
21 июня.
Вечер
Закончена основная часть Выборгской наступательной операции. За одиннадцать дней нашими войсками были прорваны три оборонительные полосы противника.
Глава девятая
21 июня.
Утро
Начата Свирско-Петрозаводская наступательная операция в Южной Карелии.
В 8 часов утра 21 июня 50 бомбардировщиков 261-й смешанной авиационной дивизии и 150 штурмовиков 260-й и 257-й смешанных авиационных дивизий нанесли массированный бомбо-штурмовой удар.
Проведена 3,5-часовая артподготовка: до 150 орудий и минометов на километр фронта, более 100 тысяч снарядов и мин.
Ленинград
11.40
Проснулся Женька от дребезжащего звонка – трамвай голосил – битый, мятый, но живой трамвайчик. Вокруг высились стены домов: выбитые стекла, краснеющий под пятнами осыпавшейся штукатурки кирпич, провисшие оборванные провода. «Диверсантка» стояла на перекрестке, пропускала общественный транспорт. Кто-то невидимый бодро и невнятно говорил сверху о литовских партизанских отрядах «Смерть оккупантам», «Вильнюс», «Победа» и имени таинственного Костаса Калинаускаса [60] . Ага, радио, громкоговоритель…
60
Один из руководителей крестьянского восстания 1863 г. Об успешных действиях литовских партизанских отрядов упоминалось в сводке Совинформбюро 21 июня 1944 года.