«Мы одной крови». Десант из будущего

Валин Юрий Павлович

Ранение было слепым, кость вроде бы цела. Видимо, пуля на излете вошла.

– Жить будешь, – пробормотала Марина, привычно бинтуя. – Прочистят, зарастет мигом.

– Как неудачно-то, – морщился и вздрагивал круглолицый Чашкин.

– Что у вас? – В блиндаж шагнул офицер. – Так, Шведова, если не ошибаюсь?

– Я. – Марина оперлась локтем о табурет. – Ранение у вашего Чашкина не тяжелое. Надо бы пулю достать и канал прочистить хорошенько.

– Прочистим, – согласился майор. – А почему Чашкин мой?

–

Тоже бритый, – машинально сказала Марина и села удобнее.

– Во контрразведчица, – сказал рослый боец в плащ-палатке. – Враз просекла.

– Отставить болтовню. Берите Чашкина, санинструктора и двигайтесь по маршруту к высоте. Только уже без случайностей. И вперед не лезьте.

– Товарищ майор, я… – начала Марина.

– Вы очень разговорчивая девушка. Сопровождаете раненого. Он нужен на высотах, в полном сознании, по возможности бодрый и готовый к работе. Приказ ясен?

– Да, – сказала Марина и вытянула ноги.

Майор ушел, бойцы возились, пытаясь надеть на охающего Чашкина ватник. Кто-то часто вздыхал в углу – посветили – немец с разодранной грудью.

– Тьфу, гадюка живучая, – сказал старший из бойцов. – Эй, подруга, вставай, выдвигаемся.

– Не могу, – чуть слышно сказала Марина.

– Чего? Вставай, говорю.

– Не могу. Хоть стреляйте, – чуть громче пробормотала Марина.

– Вот фокусница. – Боец присел рядом, ослепил фонариком – Марина зажмурилась. Сил действительно не было. Даже к опрокинутой печке, от которой тепло шло, подвинуться не получалось.

Боец выключил фонарик, помолчал.

– Пять минут. И выходим. На вот, погрызи…

Марина сидела, грызла безвкусный шоколад. Во рту он таять не желал, сглатывался трудно. Бойцы негромко говорили, что-то о Солдатской слободке, о каком-то Юз-Ода [80] . Мелькал луч фонаря: сержант Шведова смотрела на немца, умирающий артиллерист на русскую девушку.

– Давай, глотни… – Старший из бойцов сунул девушке фляжку.

Марина глотнула. Ой, ожгло. По горлу потекло жарко, рот разом наполнился сладостью шоколадной.

80

Солдатская слободка – южный пригород Керчи. Юз-Ода – курган.

– Ну, подъем.

Снова шел дождь, штаны и телогрейка сто пудов весили, карабин набок клонил и опрокинуть норовил. Наверное, шоколад с глотком того сладко-крепкого обманывал: сил не прибавилось, чуть теплее стало, но усталость лишь острей ощущалась. Зато думать не надо – бойцы идут, старший сержант – Виктором его зовут – знает, куда ведет. Марина волокла ноги непослушные, раненого радиста за рукав на здоровой руке на всякий случай придерживала. Только непонятно, кто кого вел…

Спуск…

Грязь чугунными чунями к подошвам липнет. Подъем, ни зги не видно, бойцы ощупью о траву пытаются сапоги очистить. Сквозь зубы мычит радист – саднит ему плечо, пуля по кости ударила, пусть и не раздробила. Сзади – кажется далеко-далеко – стреляет, воюет плацдарм. Два десятка бойцов прикрытия под командой лейтенанта, да те, кто уйти не успел, да раненые, которым уходить сил не было – отвлекают. Сколь от Эльтигена отошли? Десять? Пятнадцать километров? Пулеметные строчки как швейные, рвутся, рвутся…

– Тебя как зовут?

– Сержант Шведова.

– Ага, сержант, значит. Ты, Шведова, за ремень мой возьмись. И тебе удобнее, и меня, если что, не завалишь.

– Я иду.

– Да вижу.

Ремень скользкий, но держаться удобно. Только перекашивается ремень – чехол с диском, гранаты. Зачем ему столько? Радист ведь. Рацию под плащ-палаткой сейчас Виктор несет – горбатый, здоровенный, автомат на изготовку. Второй сопровождающий ноги с трудом тащит – свой, эльтигенский. Откуда у людей сил столько?

Во рту сладко. У бати в погребе всегда две бутыли с медовухой стояли. У дядьки Сергея пасека была – меда дома хватало. С сестрой баловались, медовуху украдкой пробовали – дрянью казалась. Потом и вино испытывали, чего скрывать. До войны. Когда тепло было.

Пить хотелось. Сесть и никуда не идти…

…Еще балка. Впереди склон какой-то. Левее сараи или забор каменный.

Из темноты фигуры появились. Заговорили… «Сесть, привести себя в порядок…»

Приводить в порядок сил не было. Марина, где упала, там и лежала. Рядом вытянулся на спине, дышал тяжело радист. Нельзя ему лежать, застудится, даже не заметит.

– Чашкин!

– Я, – с трудом ответил радист.

Присели рядом двое – все тот же майор, еще офицер с немецким автоматом. Кажется, контрразведчик дивизионный.

– Как самочувствие? – спросил майор, не обращая внимания на Марину.

– В порядке, – просипел Чашкин. – В относительном, конечно.

– Ну, все в этом мире относительно. Считай, дошли. Скоро здесь начнут, а мы выдвигаемся сразу. В силах?

– Так лежать сильно прохладно, – пробормотал Чашкин. – Дойду. Главное, чтобы Витька с техникой не потерялся.

– За собой смотри, хрен однобокий, – отозвались из темноты.

– Идем группой, – сказал майор. – Еще не хватало среди домов друг друга искать. Все, пошли, там отдохнете. Давай, Шведова, поднимай подопечного.

Не получалось. Самой встать не получалось. Колени не разгибались, карабин набок тянул.

Из темноты смотрели. Марина беспомощно замерла на коленях. Почувствовала, что щеки мокрые. Ладно, не заметят в темноте.

– Шведова, карабин мне, – кратко приказал майор, взялся за ложе…