Мы остались молодыми…
Шрифт:
Замигала лампочка сигнальная у кабины лётчиков – предупреждение штурмана.
– Приготовиться!
Две тёмные фигуры, бесшумно, как призраки, скользят к дверям и быстро выкидывают последний оставшийся мешок, на ко¬тором я сидя спал. Наступает моя очередь. Подхожу к дверям и наклоняюсь. За открытым проёмом темнота. Рёв двигателей и режущий свист ветра. Через считанные секунды я брошусь в эту мрачную воющую бездну.
– Пошёл!
Резко набираю в грудь воздух, непроизвольно затаиваю дыхание, наклоняюсь и … застреваю в дверях самолёта… чьи-то услужливые руки сильно и дружно прижимают меня книзу – и я вываливаюсь в темноту
Задержка при прыжке даже на пару секунд влечёт за собой трудно поправимое: самолёт пронесёт тебя на сотню метров дальше от намеченной штурманом точки, что особенно плохо, когда прыгаешь на маленькую площадку или с большой высоты.
«Тысяча триста один, тысяча триста два, тысяча триста три…» быстро отсчитываю в уме секунды, как учил ещё первый наш инструктор – мастер парашютного спорта. На произношение этих трёх цифр уходило ровно три секунды. С силой дёргаю за вытяжное кольцо! Все так дёргают, хотя нужно применить усилие не больше двух килограммов. Резкий толчок, громкий, как удар хлыста пастуха, хлопок раскрывшегося парашюта – и я зависаю в воздухе.
Подтягиваюсь, руками уцепившись за стропы, и удобно усаживаюсь на круговую лямку парашютной системы. Теперь можно и оглядеться. Сапоги на ногах и автомат пристёгнут, жить можно. Бывает, что сапоги или валенки при толчке соскакивают. После шума в самолёте поражает непривычная глухая тишина. Лишь где-то вдали затихает шум моторов улетающего домой «дугласа». Они не могли дожидаться моего приземления, делать круги над кострами, им надо успеть в предрассветной темноте пересечь линию фронта.
Один, совсем один… Но эта мысль исчезает. Всегда увлекает полёт на парашюте. Ни с чем не сравнимые чудесные минуты! Хочется петь во весь голос. Но это не тренировочный прыжок. Чёрт знает, что там ждет внизу. Конечно, пять костров конвертом, две трассирующие очереди, отсутствие стрельбы – предполагает своих. А может всё-таки запеть? Нет, там внизу услышат, подумают психа сбросили: поёт! Или рехнулся парашютист со страха? А страха-то не было, наверное, не хватило времени на него.
По моим соображениям через минуту-другую я уже буду на земле. Разворачиваюсь при помощи строп по ветру, чтобы земля надвигалась под ноги, уходила назад. Она на глаз стремительно приближается. Костры начинают уползать в сторону. Сносит на чёрный лес. Подтягиваю с одной стороны стропы, полёт ускоряется. Лицо обдувает несущийся навстречу тёплый ветерок.
Быстро скольжу прямо на крайний костёр. Опущусь на «овал стадиона»! Чёрный лес меня не проглотит. Отпускаю стропы. Последние метры полёта… Снижаюсь рядом с огнём костра. Удар! Врастаю в землю. Даже не падаю, под ногами трава или мох.
Здесь внизу рядом со стеною деревьев полное затишье, ни дуновения. Парашют, словно плавающая медуза, медленно ложится, подбирая щупальца – стропы. Успеваю отскочить в сторону, а то выпутывайся потом из полотнища. Быстро отстёгиваю автомат. Раскрываю карабины ножных обхватов и грудной перемычки и сбрасываю подвесную систему парашюта. Скидываю вещевой ранец. Вот я и на месте. Ощупываю под комбинезоном пакет: всё в порядке.
Уши заложило, как ватой, во рту пересохло, хочется пить. Это скоро пройдёт. После прыжка, смены давления так бывает. Во фляге у меня полученный спирт, не знаю для чего. Наша спецбригада отказалась даже от положенных «фронтовых сто грамм».
Возле костра никого не видно, языки пламени начинают расползаться и спадать. Наверное, все
Глава II. В партизанском отряде
«Мы шли на дело ночкой тёмной –
Громить коварного врага.
Кипела злоба в партизанах,
Нам жизнь была недорога…»
/слова народные/
Урочище Лысая гора
В одной руке у меня автомат, другой подхватываю вещевой ранец и отхожу к деревьям. Со сборкой парашюта возиться не к чему, успеется потом, когда подойдут встречающие. Слышу треск сучьев и приближающийся разговор. На всякий случай захожу за толстое дерево. «Бережёного бог бережёт», как говорится в русской пословице.
– Куда этот прыгун подевался? – гудит глухой бас.
– Василий Иванович, парашют здесь лежит, может он в костёр попал? – отзывается другой голос, потоньше и моложе.
– Не пори чепуху, Василёк, кто же станет сидеть в костре? Разве только леший? Надо ему покричать, должен он отозваться нам.
Тёзки, оба Василия, прикладывают ко рту ладони рупором – автоматы ШШ висят у них за спиной – и вместе кричат:
– Ей, Москва, иди сюда! – бас шутливо добавляет, – не бойся, мы свои!
«Москва» – это пароль. Они кричат громко и весело, как у себя дома. Мне хорошо их видно. Один высокий, постарше, у него широченные плечи с косую сажень, копна русых волос и большие удивительные красно-рыжие усы. В отблесках затухающего огня он похож на богатыря, пришедшего из сказки.
Другой – тонкий с льняными волосами, гладко зачёсанными и опускающимися до самого воротничка, с густыми бровями вразлёт, очень молодой! Оба они в гимнастёрках, перетянутых ремнями, без пилоток, но чувствуется военная выправка. Замечаю у старшего на ремне висит ещё маузер в деревянной кобуре.
Выхожу к ним из-за дерева и сразу попадаю в дружеские объятия сказочного богатыря. Ну и силища – трещат кости! Ответ на пароль они не спрашивают. Они видели моё приземление на парашюте, и этого им оказалось вполне достаточно.
Младший, Василёк, смеясь тянет своего друга за рукав:
– Василий Иванович! Отпусти его, он нам живой нужен, дай и мне поздороваться!
Богатырь оказывается может смущаться и ласково проводит громадной ладонью мне по спине. Снова объятья, дружеское похлопывание по плечу, общие улыбки и смех. Они мне рады. Ещё больше радуюсь им я.
Василёк срывается с места и кричит во тьму:
– Хлопцы, сюда! Мы нашли его, он здесь!
Это нашли меня. Теперь всё в полном порядке.
При случае надо будет рассказать, как немцы сбросили в один местный отряд своего агента под видом радиста. По-русски он изъяснялся правильно, фамилии командиров знал, доложил, что послан для связи отряда с Центром. Тут же связался с абвером и получил ранее согласованный ответ. Прошли недели, пока его разоблачили. А всё потому, что сразу не проверили. Например, попросили бы дать запрос о здоровье несуществующего родственника командира, и абвер погорел бы с радистом.