Мы отстаивали Севастополь
Шрифт:
— Слушай-ка, дружок, что это ты задумался и чай не пьешь?.. — спрашивает кто-то из краснофлотцев.
— Да так, не хочется.
— Загоревал о своем товарище, — догадывается пожилой боец, который привел меня. — Что ж поделаешь, друг? Отвоевался он, товарищ твой, а нам еще драться придется, силы надо восстанавливать. Вон сколько ее там, фашистской сволочи. Надо выстоять и за дружка твоего отомстить, а не поешь, и сил не хватит.
Над окопами просвистели пули, щелкнулись о камни.
— Что
— Провокацией занимаются, хотят, видно, вас поднять, — отвечает снайпер.
Вслед за пулями пролетела мина и шлепнулась за окопом. Все инстинктивно пригнулись. Мина разорвалась, и комья земли летят в окоп.
— Вот вам бутерброды к чаю... — шутит кто-то.
В стороне, на участке двенадцатой роты, разорвалась следующая мина.
— Пристреливает, проклятый, ожидай налета.
Снайпер прицелился и выстрелил. [101]
— По кому ты? — спросил отделенный.
— Перебежку делают по одному слева направо, — не поворачивая головы, отвечает матрос.
Командир отделения быстро вскакивает и берется за свою винтовку. Оружие у всех лежит наготове на бруствере.
— Заканчивайте чай, будет скоро работа, — всматриваясь в сторону противника, распоряжается командир отделения.
— После чая и закурить бы не мешало, — мечтательно произносит один из бойцов.
— Не сметь курить! — строго предупреждает отделенный. — Дым сейчас будет виден, а фашисты так и ждут какого-либо признака, чтобы определить наше расположение.
В окопы взвода приходит политрук роты Шурпенков:
— Успели позавтракать?
— Да, малость подзакусили. Теперь бы и пообедать можно, — шутливо отвечают ему.
— Эх, на корабле сейчас борщ едят из свежей капусты, с красными помидорами, макароны по-флотски, компот!.. — продолжает все тот же боец.
— Не дразни, — с досадой говорит ближайший краснофлотец.
— На кораблях теперь тоже не всегда пообедаешь, — вступает в разговор Шурпенков, — вон стервятники все время над кораблями кружат.
Политрук внимательно вглядывается в лица бойцов:
— Коммунисты здесь есть?
— Мы теперь здесь все коммунисты, — отвечает чей-то твердый голос. — Сегодня решили: все подадим заявления о приеме в партию. Так что просим считать, что в бой мы идем коммунистами.
— А можно это? — робко спросил кто-то, по-видимому из молодых.
— Безусловно можно, — отвечает политрук. — Правильно подсказало вам сердце, товарищи. Вы сейчас ближе к партии, чем когда бы то ни было, своими делами доказываете беззаветную преданность ей.
Василий Самойлов достает из нагрудного кармана пачку листков бумаги:
— Вот наши заявления, товарищ политрук. И можете быть уверены, драться мы будем, как коммунисты. [102]
Шурпенков
Вокруг окопа рвутся мины. Бойцы бросаются к брустверу.
По окопу бежит молоденькая медсестра. Старшина Леонский протягивает руку, чтобы остановить ее:
— Постой минутку, ненаглядная наша сестричка.
— Пусти, не балуйся, там раненый... — девушка отводит его руку и скрывается за изгибом траншеи.
Застрочил вражеский пулемет, засвистели пули, зазвенела консервная банка, подвешенная на куст.
— Осторожней, ребята, по нас бьют.
Не успел это сказать отделенный, как послышался тяжелый стон и расслабленное тело бойца поползло вниз, на дно окопа.
— Тамара, Тамара, где Ты? Скорей сюда, — закричали краснофлотцы в сторону, куда только что убежала медсестра.
Запыхавшаяся Тамара склоняется над раненым. Его голубые глаза, всего лишь несколько минут назад озорно смотревшие на Тамару, сейчас безжизненно равнодушны. Осторожно вытерев сочившуюся изо рта кровь, медсестра перевязывает раненому голову.
— Леонский, Леонский, как же так? — огорчается пожилой краснофлотец.
— Милый мой, потерпи, — приговаривает Тамара. Раненого Леонского осторожно выносят ходом сообщения.
По всему фронту разрастается бой. Тяжелые минометы тявкают, как цепные псы. Это тявканье перемешивается с редкими громоподобными разрывами тяжелых снарядов и авиационных бомб. А непрерывная ружейно-пулеметная стрельба служит как бы фоном адского грохота. Кажется, что над всей планетой стоит этот страшный вой, свист, гул, лязг железа.
Волна за волной следуют атаки фашистов. Подавать команды невозможно. Никто ничего не слышит. Только личный пример командира, коммуниста или просто передового бойца служит сигналом к действию.
Капитан Гегешидзе с одиннадцатой ротой вклинился в боевые порядки немецких войск и сейчас находится в полуокружении как раз в центре высоты 137,5.
Бой к исходу дня стих, но обе стороны настолько близко подошли друг к другу, что незначительное движение [103] вызывает ожесточенный огонь всех пехотных средств.
Всю ночь на 13 ноября наши батальоны пробыли в напряженном ожидании новых атак. С рассветом фашисты попытались вновь прорвать линию фронта бригады и обойти левый фланг третьего батальона, но, встретив сильный пулеметный и гранатометный огонь, откатились назад и больше не наступали.
К полудню прибыло к нам пополнение — 190 бойцов из запасного полка. Их я направил в четвертый батальон, как понесший наибольшие потери.
14 и 15 ноября на Мекензиевых горах проходили редкие перестрелки и мелкие стычки.