Мы отстаивали Севастополь
Шрифт:
Комиссар Ехлаков и начальник политотдела Ищенко все дни пропадают в первом батальоне — организуют партийную и комсомольскую работу, беседуют с бойцами.
Тыловики под руководством Будякова обеспечили бойцов белыми халатами, теплой одеждой, валенками, специальным пайком.
Вылазку готовили все, но о времени и направлении ее знали всего четыре человека: я, комиссар бригады, начальник штаба и командир первого батальона.
Подытоживаем собранные нами сведения о противнике. Выясняю, что против нашей бригады и соседней 388-й стрелковой дивизии стоит 72-я немецкая пехотная дивизия и 1-я горно-стрелковая
Эта высота давно уже является местом бесчисленных схваток. Половину ее занимает противник, другую половину — мы. Наши части стремятся полностью овладеть этой высотой, господствующей над окружающей местностью. Немцы, как видно по показаниям пленных, собираются выбить отсюда наши подразделения.
Предстоящая вылазка должна решить этот спор. [111]
В декабре рано наступают сумерки. С темнотой стихает стрельба, уходят вдаль вражеские бомбардировщики, сбросившие последние бомбы на передний край и на Севастополь. Возвращаются на свои изрытые бомбами и снарядами аэродромы наши немногочисленные самолеты.
Героизм наших летчиков восхищает всех нас. Мы знаем, как им трудно. Аэродром под Херсонесом простреливается вражеской артиллерией. Чтобы наши самолеты могли подниматься и садиться, матросам аэродромной команды приходится под огнем засыпать воронки на взлетной полосе. Не хватает машин, горючего, техники, и мотористы ночью латают поврежденные самолеты, чтобы утром снова могли подняться в воздух черноморские соколы. Наша авиация действует наперекор всем трудностям, и сила ее ударов не слабеет.
К фронту от Севастополя тянутся автомашины и повозки с боеприпасами, походные кухни, идут группы бойцов — пополнение на фронт.
«День для фронта, ночь для тыла», — говорят севастопольцы. Эта поговорка не совсем соответствует действительности. И ночь здесь для фронта, только ночью способы действия меняются. Наступает пора разведчиков. Темнота для них — раздолье. Бойцы нашего разведывательного взвода натренировались так, что кажется, у них появилось кошачье зрение. И саперам, чем ночь темней и длинней, тем лучше: будет больше посажено «картошки», как они говорят, и больше обезврежено мин противника.
С наступлением темноты прекращается обычная дневная перестрелка и начинается методический артиллерийский обстрел. Бухают одиночные пушки и минометы, слышатся гулкие разрывы нежданных снарядов.
Немцы боятся темноты и всю ночь освещают ракетами подступы к своему переднему краю.
Мы с Ехлаковым покидаем командный пункт бригады, расположенный у подножия высоты с Итальянским кладбищем. Спешим на Максимову дачу, чтобы еще раз проверить подготовку роты в разведку.
По еле заметной дороге, запорошенной снегом, машина быстро достигает Сапун-горы. Смотрим отсюда на ночной Севастополь. От Балаклавы до Бельбека очерчен он полукольцом взлетающих ракет. [112]
Город погружен во мрак. Десятка два прожекторов бороздят над ним небо. В перекрестье лучей —
В комнате собралось человек тридцать — командиры отделений, командиры взводов с помощниками, командир и политрук роты, секретари партийной и комсомольской организаций, несколько офицеров штаба бригады.
Капитан Харитонов стоит у классной доски с мелком в руке, объясняет задачу на разведку. Жирные стрелы врезаются в долину реки Черной и круто огибают высоту с Итальянским кладбищем и высоту 92,0.
Харитонов, как всегда, спокоен, сдержан. Звучный баритон его уверен и строг. Трудно поверить, что до войны этот человек занимался самой мирной профессией — был бухгалтером в Горьком. А призванный теперь из запаса, стал неплохим боевым командиром, смелым, решительным. У нас он с первых дней организации бригады.
Харитонов нетороплив, любит все тщательно взвесить, подсчитать. Навыки бухгалтера и на войне пригодились. Решение он принимает не сразу, но, приняв, упорно, настойчиво проводит его в жизнь. Бойцы уважают его. Сейчас они ловят каждое слово своего командира. И думают. Харитонов и их приучил взвешивать все, тщательно осмысливать свои действия.
Внимательно оглядываю собравшихся младших командиров. Среди них были и молодые люди, с задорными лицами, с живыми глазами, то и дело поправляющие свои длинные пряди волос на голове. Были и люди постарше, с задумчивыми, сосредоточенными лицами.
Они слушали командира батальона, но видно было, что мысли их сбивались на другие личные темы.
И тогда, поймав себя на уклонении от темы занятий, виновник неуклюже встряхивал головой, сердился на назойливые мысли и устремлял решительно свой взор на командира батальона, искоса посматривая и на меня.
Задача предстоит трудная и новая для них. Она связана с огромным риском. Главное, добиться скрытности и внезапности, чтобы удар по врагу был ошеломляющий и сокрушительный. [113]
Когда комбат закончил свои объяснения, разведчики стали задавать вопросы и вносить свои предложения.
— Разрешите? — поднялся с места командир первого отделения второго взвода старшина 2-й статьи Осташков, в прошлом моряк линкора «Севастополь». Он среднего роста, широкоплечий, в бушлате и кирзовых сапогах. Лицо чисто выбрито, лишь оставлены короткие черные усики. Держит он себя свободно, с достоинством. Голубые глаза смотрят прямо и открыто.
— Второй взвод, как вы, товарищ командир, сказали, должен первым перейти линию фронта на стыке двух батальонов, там, где протекает речка Черная. Река — препятствие, но она может помочь нам, послужить маскировкой и укрытием. Нельзя ли моему отделению дать высокие резиновые сапоги? Тогда мы используем заросшие ивняком берега реки, чтобы двигаться более скрытно.
— Дельная мысль, — поддерживаю я Осташкова и даю распоряжение обеспечить часть разведчиков болотными сапогами.
Поступают предложения о сигналах, какими будут пользоваться разведчики. Сообща обсуждаем их. Сигналы должны быть понятны для каждого бойца и совершенно незаметны для противника. Командиры отделений спрашивают, как поступать с пленными, какие брать трофеи.