Мы — разведка. Документальная повесть
Шрифт:
Бой затихал. Большинство гитлеровцев полегло вначале, но много разбежалось в стороны, наши разведчики гонялись за ними. Наконец, стрельба затихла окончательно. Перед нами — несколько испуганных немцев, оставшихся в живых, о том числе лейтенант горноегерских войск. На его петличках — дубовые листья и эмблема, изображающая горный цветок эдельвейс. Первый вопрос, заданный лейтенанту, был:
— Почему солдаты не стреляли?
Помявшись, тот ответил:
— У них не было патронов.
Оказалось, что фрицы оставляли патроны в землянках,
Рядом фронт, а немецкое командование, трогательно заботясь о жизни солдат, не дает им патронов. Такое никак не укладывалось в голове.
Улыбка не сходила с лица командира нашей роты, когда он докладывал штабу, что операция прошла успешно и рота не потеряла ни одного человека.
Мы получили добро на возвращение к своим и, выслав вперед разведку, взяли направление на юг, к пограничной заставе. Часам к одиннадцати вечера выбились из сил. К усталости примешивался и голод: продовольствие кончилось, спирт тоже. Оставались НЗ и «жми-дави».
На небольшой высотке переночевали, причем разбудили нас усиливающийся дождь и удары холодного северного ветра. Заторопились выходить — ведь дома ждали все блага мира: еда, крыша над головой, чистое белье. И вдруг там, куда ушел головной дозор, раздались автоматные очереди, причем совершенно отчетливо мы различили характерный лающий треск немецких автоматов.
Вскоре прибежал разведчик и, задыхаясь, доложил:
— Впереди — немцы! Много, до батальона.
Командир роты отдал приказ занять круговую оборону и окопаться. Прошло несколько минут, и теперь уже каждый из нас увидел развернутую цепь фашистов, неторопливо, полукольцом охватывающих нашу высотку.
— Без команды не стрелять! — кричит капитан. Нетрудно понять разумность этого приказа. Немцы, конечно, понимают, что имеют дело с группой русских, однако не знают наших сил и уж наверняка не думают, что — на сопочке притаилась целая рота!
Идут фрицы нахально. Мы уже различаем цвет их шинелей. Видим прижатые к животам автоматы. Вторая. шеренга держит наперевес ручные пулеметы. Остается 200, 150, 100 метров, нервы напряжены до предела. Вытираю вспотевшие вдруг ладони. Немцы начали подниматься по склону, а команды все нет. И когда до цепи фашистов можно добросить гранату, раздается короткое, как выстрел:
— Огонь!
Очереди доброй сотни наших автоматов сливаются в единый грозный залп, прижимают наступающих солдат к земле, заставляют бежать вниз, прятаться за камнями. Немцы открывают ответный огонь, но многие из них остаются на склоне нашей высотки недвижимыми.
Перестрелка длится больше часу. В новую атаку фашисты идти не решаются и вскоре начинают окружать высоту.
Положение наше становится незавидным. Кругом враг. В роте несколько убитых и раненых, на исходе боеприпасы, к тому же к фашистам подошло подкрепление— еще не менее двух рот, — и они, сужая кольцо, готовились к общей атаке. Одним словом, нам грозило полное истребление.
И
Микрофон рации перешел в руки корректировщика, и тот начал выкрикивать в трубку разные цифры. Через некоторое время позади немецких цепей, приготовившихся к атаке, поднялись первые разрывы снарядов. Снова корректировщик прокричал в трубку, и разрывы пришлись точно по рядам залегших солдат. Около нашей высотки выросли плотные столбы черного дыма. Вот тут мы, разведчики, по-настоящему поняли смысл крылатой фразы «артиллерия — бог войны» и увидели вблизи работу этого бога.
Атака немцев сорвалась. Наш автоматный огонь и точные удары снарядов заставили их вернуться на прежние, исходные позиции.
Теперь можно было думать о том, как выбраться из капкана.
Капитан собрал всех командиров и попросил высказаться. Большинство сошлось на том, чтобы похоронить убитых товарищей здесь, на сопке, и прорываться через кольцо. Раненых вынести, не считаясь ни с чем.
Командир роты сказал, что он согласен с большинством, но только идти прежней дорогой к погранзаставе не следует — пока мы будем тридцать верст нести раненых, немцы не оставят от роты и взвода.
— Надо прорываться и выходить к своим самым ближним путем… — капитан сделал паузу, — то есть через линию немецкой обороны между Малым, и Большим Кариквайвишами. Путь в три раза короче, и можно надеяться на поддержку фронта.
Все молчали. Уж больно неожиданным и дерзким было предложение командира — лезть в самое пекло, через фронт, через систему укреплений.
— Прорываться будем немедля, — продолжал капитан, — все равно дожидаться темноты нам не дадут. Все. За дело, товарищи.
В каменистом грунте безымянной высотки кинжалами мы отрыли двадцать две неглубокие ямы и положили в них своих парней, еще недавно живых и веселых. Да простят нам они, что не было принятого ритуала похорон и почестей. Салютом в память погибших стали залпы наших автоматов при прорыве вражеского кольца и мощные разрывы тяжелых снарядов.
Мы выбрались из окружения, унося раненых, и восемь километров до линии фронта прошли стремительным маршем, укрываясь от преследования огнем дальнобоек.
Из траншей и дзотов вражеской обороны по роте не раздалось ни единого выстрела, потому что огневые точки гитлеровцев были ослеплены и парализованы ударами наших минометных и артиллерийских батарей.
Так закончился этот рейд во вражеские тылы, хлопотливый, трудный и незабываемый. Потеряв два десятка разведчиков, мы истребили в общей сложности не менее восьмисот фашистов.
Все, кто участвовал в походе, были отмечены правительственными наградами.
На Шпиле ребята встретили нас радостно и с почетом. Принимая поздравления, баламут Ромахин с самым серьезным видом объявил, что он, а вместе с ним гвардии старшина Бородулин, отныне переходят в дивизионную роту разведки. Мои разведчики не на шутку встревожились: