Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
темной, прохладной лачужке мне становилось невыносимо плохо. Я
выходил “на волю”, ложился на землю под яркие, жгучие солнечные лучи.
Старый полушубок служил мне и матрасом, и одеялом. Дрожа, я то
засыпал, то терял сознание. Через час - полтора, беспомощный, мокрый от
пота, поднимался и сразу заставлял себя выполнять знакомую работу. Я
знал, что никто, кроме меня, ее не выполнит. И поэтому не надо думать о
болезни и жаловаться, но следует заниматься “серьезным
приехавший на бахчу, не станет слушать объяснения, почему я не сделал
необходимое... И мои “печальные слова” он не станет принимать всерьез...
Отец, кажется, признавал болезнью лишь “членовредительство” -
серьезные ушибы, открытые раны, поврежденные руки и ноги , т. е. все
то, что мешало трудиться. Но и в этом случае долгое “выздоровление” не
разрешалось, так как дело “не терпит промедления”, и его следует
выполнять всегда, при любых обстоятельствах...
383
Можно было бы сделать невеселый вывод: отец слишком сурово, а
порою и жестко относился к своим детям. Но это не совсем так. Он был -
одновременно - и требовательным, и заботливым : думая о нашем
будущем, настойчиво воспитывал нас энергичными и самостоятельными
работниками, не боящимися ни тяжелой работы, ни сложных ситуаций.
Мой родитель знал, что первым пропадает в жизни не только слабый,
плачущий, жалующийся, неспособный выполнять необходимое ему и
другим дело, но и хитрый, оправдывающий свое “неудобное” или
“невыгодное” положение среди людей придуманными болезнями и
обстоятельствами. Отец готовил нас к непредсказуемой, загадочной,
разнообразной жизни, - к легкой и тяжелой, простой и сложной, радостной
и печальной, успешной и неудачной.. Человек, по его мнению, всегда
должен спокойно и уверенно встретить и принять мир таким, каков он
есть, и найти для себя “живое” рабочее место в постоянно меняющихся
событиях..
Мама смотрела на жизнь несколько иначе... Она, также привыкшая
постоянно заниматься делом, готова была соглашаться с каждым сыном,
как только тот начинал разговор о серьезных трудностях и неожиданных
болезнях. Признавая за нами “право на страдание”, мама жалела нас,
спорила с отцом, когда тот насмешливо говорил о больных детях (
“главная их хворь - лень и безделье...”), и своей нежностью и любовью
помогала нам преодолевать любые недуги...
Пожалуй, невозможно с полной определенностью сказать, кто из них
( мама или отец) был прав в своих рассуждениях о человеке и его деле..
Наверное, они дополняли друг друга, желая видеть своих детей
добросовестными
трудностей, способными чувствовать себя спокойно и уверенно в разных
жизненных ситуациях., никогда не забывающими о доброте и
справедливости по отношению к любым ( знакомым и “чужим”) людям...
Наши родители были бесспорно умными и опытными педагогами,
владевшими различными приемами воспитания своих детей. Самый
главный среди них, хорошо знакомый нам с ранних лет - воспитание в
труде и через труд...
9
Тяжело, с острой, постоянной болью в сердце рассказывать о
последних годах жизни родителей. Не хотелось бы говорить о тех
печальных временах, но надо хотя бы ради того, чтобы несколько
облегчить душу и память, освободить их от воспоминаний о страшных
384
днях и месяцах (но знаю, невозможно выполнить это желание)..
Невыносимо тяжелых - для страдающих, больных родителей, печальных,
горестных - для живших в постоянной тревоге детей...
Бесспорно, на здоровье и самочувствии родителей в начале
десятилетия не мог не сказываться их серьезный возраст. В давней
привычке “заниматься делом” они “подчинялись” лишь своим
самолюбивым характерам, не позволявшим им меняться под грузом
нелегко прожитых лет, но никак не уходящим физическим возможностям.
Родители, как и раньше, хотели бы выполнить многое, но время и
здоровье выдвигали свои условия и предъявляли не совсем привычные и
знакомые пожилым людям требования...
Больная, но по - прежнему приветливая мама оставалась духовным
центром и моральной опорой нашей семьи, хранительницей бытовых
традиций, но с середины 70-х годов была “неработающей хозяйкой ”. Она
хорошо понимала, что необходимо поручить все домашние дела младшей
невестке. Но уступить привычное место в жизни семьи мама не могла и не
хотела: “ Не положено... Так никогда не делали...” Ее взгляды казались
детям странными и непонятными: ведь она сама в молодости страдала от
“традиционных требований” в доме, где всем хозяйством руководила
свекровь. Но то далекое время, видимо, забылось. Традиционное казачье
честолюбие (“гонор”?) и личный семейно - бытовой опыт заставляли маму
вновь и вновь думать о своем доме и привычном порядке и
руководствоваться им в семейной жизни....
Внимательно, подавляя в себе чувство ревности, больная мама