Мы с Санькой в тылу врага
Шрифт:
Тут первой всхлипнула тетя Марина. Она вспомнила мою маму.
— Ой, бедная, не дождалась, ушла в сырую земельку.
— Да будет, будет, — успокаивают ее, а тете от этого еще горше.
— Не могу я, не могу…
А монашку эту я бы выгнал из хаты, если б мог. Стоит, каркает:
— Придет, мачеху возьмет…
Плачет
— А ты читай, — не терпится деду Николаю.
«Если никого из семьи нет, отзовитесь вы, дорогие соседи. Я жив-здоров, чего и вам желаю, хотя хлебнул всякого: и выходил из окружения, и дважды чуть не попал в плен, и под Москвой едва-едва танк меня не затоптал».
Здесь я с торжеством посмотрел на бабушку: ну, плел комиссар? Правда, я почему-то не подумал о том, что, когда комиссар лежал раненый, немцы от Москвы еще были далеко. Хотя это мог быть другой случай. Обо всем не напишешь. Конечно, отец танк подбил, иначе затоптал бы как пить дать.
— Читай, читай, — подгоняет меня дед.
«Но пока что, видать, в Германии на меня пуля не отлита. Как там наша хата, цела ли? Может, все по ветру пошло?»
— А почитай что и пошло. Одни стены остались, — перебила меня бабушка. А ее, в свою очередь, Чмышиха:
— Не гневи бога, Матрена…
«Сейчас я снова в госпитале. Это уж, видно, последний раз. Отвоевал я свое. Как рана заживет, скорее всего, домой отпустят».
— Ну и слава богу. Теперь мне и помирать можно, — обрадовалась бабушка.
А деду это не понравилось.
— Слава богу, слава богу! — передразнил он. — А куда ранен? Может, без руки или без ноги…
— Не написано, —
— А ты лучше читай, — не поверил дед.
— Лишь бы голову принес! — не сдавалась бабушка.
«Так что отпишите, как вы там. Как сыны…»
— Мочи с ними нет, — вставила бабушка.
«…как ты, Одарка…»
Тут и я шмыгнул носом, к горлу что-то подкатило, даже голос изменился.
А тетя Марина снова в слезы.
«…как дядя Николай, как Матрена…»
— Спасибо, напиши, что крепимся, — велел дед.
«Всем низко кланяюсь. А еще передайте, если есть кто в живых, довелось мне встретить Ивана Маковея».
— Э, так это ж Санькин отец! — догадался я.
«Прошлой весной вместе в госпитале лежали. Правда, он выписался раньше и поехал в свою часть.
На том остаюсь К. Сырцов».
— Все?
— Все, — вздохнул я.
— А Василя моего он не встречал? — спросила бабка Гапа, будто и не слышала письма.
— Не пишет.
— А ты, детка, будешь отписывать — спроси.
Долго я пишу отцу ответ, до позднего вечера. Мне подсказывают со всех сторон, от кого передавать поклоны, про кого еще спросить, кроме Миронова Василя: про мужа, про брата, про кума.
Насчет Саньки я тоже написал. Недавно из Ярилович передали люди, что Санька там и чтоб за ним приехали. Его подобрала тогда у порога своих сеней одна пожилая женщина и долго лечила травами.
Когда пришло это известие, тетя Марфешка взяла санки и привезла сына домой. Сейчас мой друг уже ходит по хате. Мне спину свою показывал: вся в шрамах, а на левой лопатке — большой струп, из-под него течет сукровица.
— Добрую они тебе оставили память, хай им грэц! — говорит Санькина мать.
Да только ли ему? Всем людям на долгие годы.