Мы - военные инженеры
Шрифт:
Дома я почти не бываю. В рабочем кабинете стоит койка, покрытая колючим одеялом. Откровенно говоря, как-то и не тянет домой. Семья еще в августе эвакуировалась в Горьковскую область. Приходить в опустевшие комнаты неприятно и тоскливо. В голову лезут невеселые мысли. Отвлечься от них, забыться удается только в работе. А ее становится все больше.
В первых числах октября поступает сообщение, что на центральном участке фронта немецко-фашистская армия вновь перешла в наступление. Через несколько дней становится известно, что в ночь на б октября по боевой тревоге подняты военные училища и запасные части, расположенные в
Аппарату ГАУ приказано готовиться к эвакуации. Когда, куда - ничего неизвестно. У всех один и тот же вопрос: зачем эвакуироваться? Пусть уезжают гражданские наркоматы, но мы-то люди военные.
Все чаще надрывно воет сирена. Темное небо рассекают лучи прожекторов. К Москве удается прорваться лишь отдельным самолетам. Но они прорываются. И тогда рушатся стены, вспыхивают пожары...
17 октября слушаем по радио выступление кандидата в члены Политбюро и секретаря ЦК, МК и МГК ВКП(б) товарища А. С. Щербакова. От имени Центрального Комитета партии он заверяет, что за Москву мы будем драться до последней капли крови. Голос звучит уверенно, твердо. Сразу становится спокойней на душе. Быть может, и не будут нас эвакуировать...
Однако буквально через два дня получаем приказ грузиться и выезжать. Предстоит продолжать работу на новом месте. Неизбежны трудности со связью, но головные предприятия будут ближе к нам.
И вот мы уже на Ярославском вокзале. Вдоль платформы вытянулся состав из товарных вагонов. В каждом из них - двухъярусные пары из неструганых досок. Посередине - железная печурка. Начинаем грузить мешки с документацией. Начальник эшелона генерал В. И. Хохлов торопит нас.
Неподалеку останавливается пожилой железнодорожник. Он молча смотрит в нашу сторону. Мы прекрасно понимаем, о чем он думает. От этого становится совсем плохо на душе. Мы, кадровые командиры, уезжаем в тыл. Как хотелось очутиться сейчас там, где решается судьба страны!..
– По вагонам!
Надрывно, словно прощаясь с Москвой, гудит паровоз. Медленно проплывает мимо водокачка. Минут через пять останавливаемся. Затем снова двигаемся вперед. Быстро темнеет. Утром просыпаюсь от необыкновенной тишины. Эшелон стоит в заснеженном лесу. Сколько же мы отмахали за ночь? Вместе с Вячеславом Ивановичем Фохтом шагаем к путевой будке. У меня в руках чайник, у Фохта - ведро. Неплохо бы раздобыть воды для умывания.
– Где стоим?
– спрашиваем у путевого обходчика, который выходит навстречу.
– Теперича, значит, до Загорска недалече, - отвечает старик, ровнехонько пятнадцать километров осталось.
А мы-то думали, что находимся по крайней мере недалеко от Волги! Да, другими стали скорости. Стоим еще минут двадцать. Потом двигаемся и снова стоим. Крупные станции, как правило, проскакиваем с ходу. Железнодорожники стараются избегать концентрации эшелонов.
Наконец прибываем на место, в Куйбышев. Сразу же получаю первое задание: выехать в Ульяновск и там в Наркомате внешней торговли составить технические условия для заказа в Англии радиолокационных станций орудийной наводки. Внешторговцы встречают приветливо. Тут же принимаемся за работу...
Осенью и в начале зимы 1941 года я побывал
Еще пыхтел на путях паровоз, а с ящиков уже сметали снег. Невзирая на мороз, голыми руками откручивали проволоку, из старых шпал сооружали подобие разгрузочной площадки. Ящики снимали краном и устанавливали на самодельные сани. Затем в длинные лямки впрягались рабочие, в том числе и женщины. На самых трудных участках пути на помощь приходили случайные прохожие. И так добрых четыре километра.
– Неужели нет автомашин или тракторов?
– поинтересовался я у директора.
– В городе сегодня свободных нет. А наши собственные прибудут в лучшем случае завтра к вечеру.
– Быть может, целесообразно подождать? Ведь работа эта требует колоссального напряжения сил.
– А вы попробуйте людям предложить это, - усмехнулся директор завода.
– Думаете, это мое распоряжение? Не хотят они ждать. Об одном думают: как бы скорее развернуть оборудование и начать выпуск продукции для фронта.
И он нисколько не преувеличивал. Мне не раз доводилось видеть станки, которые были установлены прямо под открытым небом. Не о крыше над головой думали в цехе в первую очередь, а о том, откуда можно быстрее подать электроэнергию к моторам, где раздобыть нужное сырье, топливо. "Все для фронта, все для победы!" - этот лозунг партии жил в сердцах и делах миллионов.
В конце ноября наши войска освободили Ростов и Тихвин. Радости нашей не было предела. Но под Москвой продолжались тяжелые оборонительные бои. Фашисты захватили Клин, Солнечногорск, Крюково...
5 декабря началось наше контрнаступление иод Москвой. Оно, как известно, закончилось в первой декаде январе 1942 года сокрушительным разгромом вражеских полчищ.
Где-то в середине декабря я получил распоряжение немедленно выехать в Москву. Догадываюсь, что причина веская, но какая? Отправляясь в Москву, я твердо решил попытаться убедить начальника ГАУ в том, что Куйбышев - далеко не лучшее место для специалиста по радио-обнаружению. Артиллеристы, боеприпасники, те действительно тесно связаны с заводами, которые размещены в Поволжье, Средней Азии, Сибири и на Урале. А в каком положении оказались мы? Предприятий, которые выпускали бы радиолокационные станции но заказам ГАУ, еще не существовало. Закупки радарных установок за границей? Это, бесспорно, важное, но все же не основное направление в нашей работе. Так имеет ли смысл оставаться в Куйбышеве?
Цель моего вызова сразу же выяснилась по прибытии в Москву. Предстояло срочно испытать систему радиообнаружения самолетов, предложенную профессором Физического института Академии наук СССР С. Э. Хайкиным. Идея заключалась в следующем. Мощная московская радиостанция используется в качестве источника излучетоя. Одновременно создается широкая сеть простейших приемных устройств, связанных с зенитными прожекторами. Радиостанция облучает самолеты, а приемники принимают отраженный от них сигнал и направляют луч прожектора на цель. Казалось бы, все очень просто и доступно. Однако выяснилось, что испытания проводить нельзя. Приемная аппаратура была слишком несовершенной.