Мы, женщины (Колдовской мир, Превращение)
Шрифт:
– А почему ты разрешаешь ему говорить за тебя? - спросила она. Разрешаешь указывать тебе, что делать, и соглашаешься на то, чего не хочешь? Ты его мать, а он все еще девушка! Почему он иногда действует как хулиган, а потом становится мягким и нежным? Почему он считает, что госпожа Нориэль может поступать, как фальконер? И почему он всегда считает, что только он прав?
Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.
– Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо
Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.
– Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.
Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников. "Так ей и надо", - думала Арона, вспоминая, какое лицо в тот день было у госпожи Нориэль. Но Осеберг, дитя Моргата, не должен разрываться между своей матерью и ее недругами.
Эгил открыто восхищался глупостью Хуаны и спел Ароне несколько баллад, в которых рассказывалось о женщинах, предпочитавших смерть "бесчестью". Бесчестье - это когда их заставляли заводить ребенка против желания. Спросив его, какое отношение это имеет к предложению дружбы госпожи Нориэль, Арона выслушала его ответ с растущим изумлением.
– Эгил! Это противоречие в терминах! К тому же даже если бы тетя Нориэль была способна сделать такое, она никогда бы не сделала.
"Госпожа Элизабет слишком добра, и это делает ее легкой добычей", - с опустившимся сердцем подумала Арона.
Волшебница отказалась разговаривать с Эгилом. Она сказала, что это связано с тайной сознания, а ее нельзя нарушать, если жизни не грозит опасность. Арона прикусила губу, думая о ней. Может ли помочь ей госпожа волшебница? Жители деревни и так косо на нее посматривают и делают за спиной знаки "убереги меня от фальконера", когда она проходит. Не хотят навлекать на себя неудачу.
– Меня винят в Повороте, - объяснила волшебница Ароне, когда та спросила ее об этом.
– Но ты спасла нас от худшего, - возразила Арона, вспоминая ужасную ночь в пещере.
– Но люди помнят, что мы начали Поворот, - мягко добавила волшебница. И если у меня была возможность спасти их от худшего, почему я вообще не предотвратила ужасы этой зимы? Это старая, старая история, девочка. Но я передам твои сомнения относительно Эгила старейшим.
Арона покачала головой.
– Слишком быстро после последнего собрания. Я от всех слышу, что они не хотят больше ссор. А Эгил ведет себя прекрасно на виду у старух, - с горечью вздохнула она. - Госпожа Марис не хочет слышать о нем ничего дурного.
Ароне показалось, что в воздухе повисло слово "сенильная", но никто не решался произнести его вслух. Она ушла из дома волшебницы и отправилась к госпоже Марис.
Хранительница
– Эгил! - закричала Арона. Ответа не было. Арона побежала за целительницей.
Пришли госпожа Флори и ее ученица Ханна, дочь Элизабет. Целительница приложила ухо к груди больной старухи и попросила ее покашлять. В это время в комнату вошел Эгил. Лицо Ханны осветилось.
– Эгил! - воскликнула она.
Эгил подхватил свою младшую сестру и поднял.
– Здравствуй, яблочный цвет, - весело приветствовал он девочку и опустил ее. - Что с хранительницей?- поинтересовался он непосредственно у госпожи Флори, как будто ни Ароны, ни Ханны здесь нет.
Госпожа Флори покачала головой.
– У нее легочная лихорадка. Я сделаю настой от кашля. Держите ее в тепле и давайте побольше пить.
– Ты слышала, Арона? - спросил Эгил. - Я буду в комнате для записей. И он ушел.
Госпожа Флори подняла брови, но ничего не сказала.
В доме не оказалось меда. Нахмурившись, Арона собрала кое-что из украшений, чтобы поменяться с Олвит, пасечницей. Эгил высунул голову из комнаты записей и предложил браслет, который подарила ему Даранн, хозяйка мулов. Благородно с его стороны! Но почему он пишет, когда должен ухаживать за больной хозяйкой? Друг, хулиган, хулиган, друг. Да кто он такой, этот Эгил, дочь Элизабет?
Пасечница смогла дать совсем немного меда: Бритис, ее помощница, беременна и тоже нуждается в нем. Часовые на утесе крикнули перепелом, и Арона решилась на последнее, отчаянное средство. Она попросит брата Джомми дать совет ей и старейшим в отношении Эгила.
Первый мальчик, выросший в женской деревне, Джомми, был хромым от рождения. Больных и калек девочек акушерка сразу после родов предавала милости Джонкары, по согласию их матерей. Но Джомми был мальчиком, а калеки-мальчики принадлежат фальконерам, которые тоже отдают их Джонкаре. У матери Джомми, которая уже выходила за пределы детородного возраста, живых дочерей не было, и она поклялась, что сохранит его и вырастит как девушку.
Тем, кто говорил, что самец в деревне - все равно что волк в овечьем стаде, его мать Эйна отвечала:
– Собаки - дочери волков, но мы берем новорожденных щенят и выращиваем их как членов своей семьи, и мы им рады.
Госпожа Марис, тогда еще молодая, высказалась за Джомми.
– Первую женщину, которая взяла волчонка, обвинили в том, что она приносит опасность себе и всей деревне, - рассуждала она. - Первым женщинам, которые изготовили себе копья и ножи для защиты от диких зверей, говорили, что они навлекут на себя гнев фальконеров, и те всех перебьют. Первая женщина, которая осмелилась отправиться на поиски металла, была едва не объявлена вне закона, а у первой, которая построила себе дом, его едва не сожгли ее сестры из страха перед фальконерами. А как бы мы жили без того, чего они достигли?