Мы жили в Москве

Копелев Лев Зиновьевич

Бёлль, и мальчики, и Катарина с этим согласны.

Эренбург спрашивает: "Какие настроения преобладают сегодня у вашей молодежи?" Генрих: "Скука". Раймунд: "Раздражение". Рене и Катарина: "Скука от раздражения. Слишком много из того, во что верили раньше, сейчас уже не внушает, не заслуживает доверия".

* * *

С 1966 по 1970 год Генрих Бёлль не приезжал в Москву. За это время произошло много важных событий в мире, в нашей стране, в наших жизнях. Возникла и была подавлена Пражская

весна. В Париже, в ФРГ, в Америке бунтовали студенты. А у нас шли новые аресты, новые судебные процессы, вызывающие новые протесты.

Оттепельные надежды кончились. Посыпались наказания. В мае 1968 года Лев был исключен из партии и уволен с работы. За этим последовал запрет печататься.

Из дневников Л.:

Июль, 1968 г. Встретил у поликлиники В.
– "Можешь написать своему Бёллю очень большое спасибо. В Президиуме (Союза писателей) уже было решено тебя исключать, заодно уже и из Литфонда. Но Бёлль там целую адвокатскую речь закатил. Про тебя и про Бориса Биргера. По радио, в газетах шухер поднял. А мы с ним ссориться не хотим. Так что ограничились строгачом. Можешь просить путевку в Дом творчества".

21 августа 1968 года Генрих Бёлль был в Праге с Анне-мари и сыном Рене. Неделю спустя мы получили письмо с подробным описанием тех дней - что он видел, передумал, перечувствовал. Это письмо Лев сразу перевел, читал близким, друзьям.

И в эти судьбоносные дни мы с особой силой почувствовали: мы глубоко и неразрывно связаны с ним.

В 1969 г. Бёлль опубликовал большую статью о романе А. Солженицына "В круге первом", очень высоко его оценив, и предисловие к немецкому изданию романа "Раковый корпус".

Мы с напряжением ждали, - как-то теперь встретит его Москва, как встретимся мы? Ведь теперь все мы оказались в совершенно иной ситуации.

Из дневников Р.

19 марта 1970 г. Встречаем на вокзале Бёллей.

20 марта. Утром гуляем по Александровскому саду. Рассказываем семейные и другие новости.

Вечером в театре Завадского смотрим "Глазами клоуна". Лучше, чем можно было ожидать. Красавец Бортников, кумир девиц. Масса молодежи, Бёллю устраивают овацию, многие просят автографы.

В антракте и после спектакля Бёлль разговаривает с актерами, с режиссерами, с Завадским. Постановка ему нравится, особенно Бортников. Тот говорит, что, готовя эту роль, играя, он думал о Христе. Бёлль переспрашивает, задумывается, говорит, что допустимо и так воспринимать... Очень решительно против реплики, которой в книге не было и не могло быть, когда светская дама провозглашает тост за реванш. Это нелепо и просто невозможно ни в каком обществе.

Ему не нравится актер, играющий отца Шнира, - представляет иного человека, чем в книге, изображен неисправимый нацист.

В студии МХАТа. А. А. Белкин представляет своих студентов. Они показывали свою постановку радиопьесы Бёлля.

Он отвечает на вопросы студийцев.

"Из

прежних моих работ больше всего люблю "Долину грохочущих копыт". Это была сначала радиопьеса, а потом получилась повесть...

...Что я думаю о постановке "Глазами клоуна"? В общем понравилась. Весь спектакль держится на Бортникове. Но есть и несуразицы.

Сейчас у нас в ФРГ начал экранизировать "Клоуна" чешский режиссер Ясный.

...Кто мои любимые поэты? Современные - Петер Хухель, Гюнтер Айх и Вольф Бирман. Он - один из очень немногих настоящих коммунистов, которых я знаю.

...Из современных советских авторов за последнее время читал Солженицына, у нас всё публикуется. Это крупный писатель. Читал рассказы Аксенова, они мне нравятся..."

21 марта. У нас. Уходят и приходят друзья. Не все вместе, как прежде. Генрих рассказывает об Израиле, где они побывали у Винсента, который сначала был в кибуце, а потом в инвалидном доме.

Бёлль:

– В тысяча девятьсот шестидесятом году я в Праге всех расспрашивал о Кафке, но мне никто не ответил ни про дом, ни про могилу. Когда зашел в уборную Союза писателей, следом за мной шофер, он днем возил меня, и сказал под шум воды, что все покажет.

22 марта. Возвращаемся от Т. Идем с Генрихом. Оказывается, он не читал книги Фейхтвангера "Москва, 1937". И не слышал о ней.

– Меня часто спрашивают, почему я не пишу об СССР. Потому что и знаю недостаточно, понимаю недостаточно. А то, что знаю, узнаю от друзей. Если все напишу, могу их подвести.

Несколько раз повторяет, как для него важен Фолкнер. "Между прочим, Фолкнер и Солженицына предсказал".

25 марта. Иду в бухгалтерию "Известий" и случайно на улице Горького встречаю Генриха. "Самое приятное - просто ходить по улицам, смотреть на лица". Завожу его в ресторан ВТО. Пьем чай.

– Ваше вторжение в Чехословакию нужно Западу не меньше, чем Востоку, чтобы скомпрометировать эксперимент. Ведь сколько сердец зажглось надеждой на настоящий социализм и у нас тоже (тогда, весной, "я и надеялся, и боялся, и понимал - успех невозможен").

Поехали к нам на метро. На площади Революции встречаем дочь Машу. Ни до, ни после я никогда просто так на улице ее не встречала... Дома друзья из Грузии.

Пьем чай.

27 марта. В доме В. (молодой философ). Долгий разговор о религии в России, о новом интересе к религиозной философии, о конформизме церковных верхов. Они всегда были верноподданными и сейчас ими остаются.

Генрих говорит о бедах в других странах, о которых здесь не хотят слышать. Чудовищный террор в Индонезии. Без суда расстреливают тысячи подозреваемых в коммунизме. Террор в Бразилии, в Родезии. В благополучной ФРГ недавно обнаружено ужасное состояние психиатрических больниц - по 60-70 человек в палате.