Мы живем неправильно

Букша Ксения Сергеевна

– Будет им улучшение, – пообещал директор. – Морозы крепнут; надо же им как-то питаться.

На следующее утро после улучшения жилищных условий дамы заметили, что появилась новая разновидность крыс: эти новые были мельче и агрессивнее.

– С Сенной привели, на дармовщинку-то, – пояснил Бросаев.

– Ты спеца напустил на наше учреждение? – Жохов поднял на него свирепые глаза от бумаг. – Теперь ему половина прибыли отходит, а фирма загнется скоро, не столько от крыс, сколько от директорского комплекса вины…

– Мое дело – сторона, – заметил Бросаев. – А спец и правда что-то перемудрил.

Перемудрил –

не то слово. После общения с ним, да еще двукратного, крысы возомнили о себе столько, что, видимо, произвели там у себя революцию и решили во всем походить на людей. Они потребовали публичности власти, гражданских свобод и социальных гарантий многодетным, после чего демографическая обстановка накалилась до предела. Редкий сотрудник не находил у себя в кармане выводок крысят. Они перестали бояться людей, выходили неспешно, почесываясь.

Стоял декабрьский полдень, небо за окном сомкнулось, белое и низкое, и дышать на улице стало нечем. Директор Ваграмян пригласил Хлынова и Жохова к себе в кабинет и запер двери.

– Что это трещит? – прошептал он.

– Что трещит? – спросил Бросаев. – Тишина…

Но треск был явственный, он нарастал и вновь уменьшался, он был, он тек, и куда денешься от него?

– Что трещит? Тишина? Да какая на хрен тишина… Это крысы.

Треск и писк разросся, он был рядом, он проникал и в окна, и в двери. Мутный запах волнами разносило по учреждению. Стены качались неверными волнами.

– Послушайте, вы сегодня видели Бросаева? – шепотом спросил директор.

– Нет, – пряча глаза, ответили Жохов и Хлынов. – Да и никого мы сегодня не видели…

– Но ведь это ужасно, – шепнул Ваграмян.

– Ужасно, – усмехнулся Жохов. – С самого начала надо было правильно действовать. Надо было их мочить, а не рассусоливать. А вы, директор, проявили…

Что именно директор проявил, Жохову не удалось досказать, потому что там, в коридоре, со всех сторон усилился зловещий треск. Он был уже у самой двери кабинета.

– Заприте-ка на засов, – передернулся Ваграмян.

Хлынов подошел к двери и вдруг увидел просунутую в щель под нею какую-то бумагу.

– Смотрите, – сказал он. – Они нам ультиматум предъявляют.

«Уважаемые господа, с вами говорит представитель правительства крысиной колонии. Мы имеем предъявить вам ультиматум. Ввиду того, что в результате опрометчивых действий директора фирмы Ваграмяна некоторые из наших сородичей пали жертвами его преступной халатности, будучи разорены и зацементированы под весами, а также ввиду того, что демографическая и социально-экономическая ситуация по-прежнему оставляет желать лучшего, мы предъявляем вам ультиматум…

Там, за дверью, ждут те, кто имеет полное право на долю в управлении фирмой».

– Какую долю! – всплеснул руками директор Ваграмян. – Совсем обнаглели!

– В противном случае вам придется выдать им господина Ваграмяна, который угрожает стабильности и миру на нашей фирме, – дочитал ультиматум Хлынов.

Ваграмян побледнел.

– Крыски! – закричал он, всплеснув руками. – Крысочки мои! Мы же с вами… Я же для вас… – Ваграмян всплеснул руками и выскочил в коридор.

Там сзади ему в шею впилось что-то острое и мягкое – круги поплыли у директора перед глазами, подхватило его крепко, с обеих сторон,

и он еще успел увидеть, как разверзается под ним пол и как навстречу ему поднимаются скользкие серо-коричневые волны «другой цивилизации». Сидевшие за столом невольно прислушались: из коридора послышался его же, Ваграмяна, жуткий, длинный вопль, перешедший в визг, мягкий грохот и звук чего-то не то рвущегося, не то трещащего. Хлынов побледнел.

– Вот! – сказал Хлынов шепотом. – Вот. Только пойди раз на уступки, с косточками сожрут.

– В сущности, все, – сказал Жохов. Помолчали еще минутку, а потом Хлынов спросил:

– Как будем уходить?

На часах было уже около одиннадцати вечера;

– Никак, – сказал Жохов.

– У-у, ультиматум, – выругался Хлынов.

– Бросаева жаль, – сказал Жохов.

И издевательски заметил:

– Другая цивилизация!

И, повернувшись в благородном темпе, громко сказал:

– Эй, вы там, за дверями! Никуда мы не уйдем. Это наш дом, наше хозяйство и наша жизнь. А вы убирайтесь! Не запугаете…

Хлынов зажал ему рот и торопливо закричал:

– Крыски, не слушайте, родненькие!…Ты что, рехнулся, они же нас сейчас съедят, – шептал он Жохову.

– Наплевать мне! – орал Хлынов через ладонь.

– Крыски, хотите, я вам его выдам? Он вас убить хочет, крысяточек замучить… Я вам его выдам, а вы меня за это отпустите… Ну? Да? Да?

Дверь распахнулась, свет погас.

ВСЕ ОТТЕНКИ СЕРОГО. Повесть

This is the tale of an enchanted land that was never in the same place twice [1] .

The Orb

С чего начинается Родина?

Песня

1

Это сказка о зачарованной стране, которая никогда не бывала в одном месте дважды.

1

Снится мне, что я Диодоро балансирующий,

И что пляшу на канате над огромной зимней площадью, полной народа.

Бледное лицо запрокинуто к темному небу, заплакано,

А тонкие руки, как ветки, раскинуты в стороны.

Ноги в белых чешках и полосатых гетрах пружинно упираются в тонкую крепкую нитку.

Толпа на площади, выплясываю над ними в сумрачной выси, весь в белоснежно-лимонных кружевах;

Одним нервным движением я ставлю на голову зонтик, а на нос бутылку с ядовито-багровым фтором;

Надо мною – небо в молниях, ямах и розах,

В просветах, провалах.

Голова кружится, руки трясутся, ноги дрожат,

Танцую над бездной все легче,

Пронзительный, гнусный вопль, я отталкиваюсь – и —

Падаю

вверх.

2

А наяву я Петр Бармалеев. Некоторые называют меня просто Бармалей. Другие – просто Петр. По профессии я журналист. Мои орудия труда – цифровой диктофон, компьютер и мобильник. С самого детства я люблю подглядывать, подслушивать и вынюхивать факты, мнения, намеки, цитаты и цифры.