Мы
Шрифт:
25. Мистер Джонс
В день отъезда мы проснулись в пять тридцать утра и нежно попрощались с Мистером Джонсом, за которым теперь будут приглядывать наши соседи Стеф и Марк в течение целого месяца, пока будет длиться Большое турне. Нас всегда удивляло, как сильно мы скучаем по Мистеру Джонсу. Даже по собачьим меркам он абсолютный идиот — вечно наталкивается на деревья, падает в канавы, поедает нарциссы. Конни называет это «чувством юмора». Швырнешь Мистеру Джонсу палку, а он, скорее всего, вернется с парой выброшенных трусов. К тому же он мощно газует, устраивая нам настоящие газовые атаки. Но он дурашлеп, верный и ласковый пес, и Конни очень к нему привязана.
— Пока, дружище, мы пришлем тебе открытку, — ворковала она, уткнувшись ему в шею.
— Не думаю, что есть смысл посылать
Конни глубоко вздохнула:
— На самом деле я не собиралась посылать ему открытку.
— Да-да, я догадался.
Мы сознательно делали вид, что не понимаем шутки друг друга, с тех пор как Конни объявила о своем уходе. Ее заявление стало фоном всего, что мы делали, пусть даже и безобидным. Даже прощание с Мистером Джонсом таило вопрос: кому он достанется?
Затем мы разбудили Алби, для которого подъем до восьми утра означал нарушение прав человека, после чего взяли такси до Рединга и втиснулись в поезд до Паддингтона; Алби всю дорогу спал или притворялся, что спит.
Несмотря на все мои благие намерения, мы поругались накануне вечером, на этот раз по поводу акустической гитары, которую Алби захотел таскать с собой по всей Европе — абсурдный и непрактичный поступок, как я думал, выпендреж; ссора сопровождалась обычным топаньем по лестнице, знакомым вздохом Конни и ее знаменитым покачиванием головой.
— Я боюсь, что он собрался петь на улицах, — сказал я.
— Так пусть поет! Есть более страшные вещи, на которые способен семнадцатилетний подросток.
— Это меня тоже беспокоит.
Но, видимо, гитара оказалась такой же необходимой, как паспорт. Не стоит говорить, что именно я пропихивал футляр через турникет на железнодорожном терминале, волок его через контроль, заталкивал в неимоверно тесное багажное отделение вагона, после чего мы заняли наши места и мне пришлось вытирать салфетками горячий кофе, пролившийся на руку. Любое путешествие связано с какой-то особой неаккуратностью. Отправляешься в путь после душа, свеженький и чистенький, в удобной одежде, оживленный и полный надежд, что впереди тебя ждет путешествие в киношном духе; солнце, вспыхивающее на окнах, головы, склоненные на плечи, смех и улыбки под звуки легкого джаза. Но в действительности неряшливость начинается еще до того, как ты успел пройти таможню; засаленный воротничок и манжеты, запах кофе изо рта, струйки пота, сбегающие по спине, тяжеленный багаж, далекие расстояния, перепутанная валюта в кармане, короткие перешептывания, никакого покоя и затишья.
— Итак… прощай, Англия! — произнес я, чтобы заполнить паузу. — Увидимся через месяц!
— Мы еще не уехали, — сказал Алби, впервые обратившись ко мне за двенадцать часов, после чего достал «Никон» и начал делать крупные снимки своей подошвы.
26. Альберт Сэмюель Петерсен
Алби темненький, как его мать; волосы черные, длинные и спутанные, лезут в глаза и царапают роговицу, так что мне постоянно хочется наклониться и убрать их со лба. Глаза карие, большие и влажные — «томные», как принято говорить, — темная кожа вокруг них синюшного оттенка. У него длинный нос, полные темные губы, так что он по всем меркам привлекательный юноша. Одна из подруг Конни сказала, что он похож на кровожадного бандита с картины Караваджо, это сравнение ничего мне не сказало, пока я не справился в Интернете. Совершенно очевидно, что на тощих разбойников с жиденькой растительностью на лице сейчас невероятный спрос, поскольку они так и притягивают девиц, которые заявляют, что с ними можно «поговорить»; я давно уже потерял счет всем этим Ринам, Нинам, Софи и так далее, для которых мрачный характер, безответственность и плохая личная гигиена являются совершенно неотразимыми.
Но он же «клевый», говорят они, он такой глубокий; люди тянутся к нему, и в этом отношении, как и во всех остальных, он сын своей матери. По мнению наставника в колледже, в нем «нет задатков ученого», но «у него чудесный эмоциональный ум». Услышав эту фразу, я заскрипел зубами. «Эмоциональный ум» — идеальный оксиморон! [7]
— Как они проверяют эмоциональный ум? Какую квалификацию он дает? — спросил
7
Оксиморон — стилистическая фигура или стилистическая ошибка — сочетание слов с противоположным значением, то есть сочетание несочетаемого.
— Это означает, что он умеет сочувствовать, — сухо ответила жена. — Это означает, что он думает о чувствах других людей.
Единственная черта, которую Алби унаследовал по моей линии, — тощая фигура и высокий рост, как у моего отца. Но он, видимо, и этим недоволен: ходит вечно ссутулившись, подпрыгивая и размахивая руками. Да, еще курение — это тоже он перенял у моего отца. Принимая во внимание мою точку зрения на сей предмет, он курит тайком, правда не слишком скрываясь, если учесть, сколько зажигалок и упаковок бумаги для самокруток он разбрасывает по дому, если учесть, что его одежда вся пропахла табаком, а на карнизе в его загаженной спальне полно прожженных следов. «Как они сюда попали, Алби? — поинтересовался я. — Ласточки, что ли? Курящие ласточки с пачками из дьюти-фри?», на что он рассмеялся и пинком захлопнул дверь. Да, помимо эмфиземы, рака и сердечного заболевания, которые он, предположительно, выращивает в своей узкой грудной клетке, мой сын страдает от заболевания, требующего по меньшей мере двенадцатичасового сна, и тем не менее он совершенно не способен начать этот сон до двух часов ночи.
Что еще? Он любит футболки с нелепыми V-образными вырезами, из которых постоянно торчит его грудная кость, и у него есть привычка убирать руки в рукава и засовывать их подмышки. Но он категорически отказывается носить пальто, нелепый выпендреж, — можно подумать, пальто носят одни «ботаны» и неклевые или в переохлаждении есть что-то «хипповое». Против чего он восстает? Против тепла? Удобства? «Не обращай внимания, — говорит Конни, когда он выходит из дому в шторм, подставив ветру голую грудь. — Это его не убьет». Но все-таки может убить, а если не убьет его, то убьет от расстройства меня. Возьмите, к примеру, состояние его спальни — комнаты настолько загаженной, что она превратилась в запретную зону типа Чернобыля, огромную чашку Петри с заплесневелыми хлебными корками, пивными банками и немыслимыми носками, и это не просто от лени с его стороны — нет, он немало постарался, чтобы создать ситуацию, которая вызовет максимальное недовольство. Мое недовольство! Не его матери, а мое, мое, так что это больше не спальня, а полномасштабный акт враждебности.
А еще он бормотун, проглатыватель слов. Несмотря на то что последние шесть лет он прожил в благополучной части Беркшира, разговаривает он, растягивая слова, как утомленный кокни, ибо, не дай бог, кто-нибудь подумает, что его отец преуспел в жизни или много работал, не дай бог, кто-нибудь подумает, что он живет в достатке, комфорте и любви и любят его в равной степени оба родителя, хоть он и требует внимания только одного из них.
Короче говоря, мой сын делает из меня отчима.
В прошлом у меня был опыт неразделенной любви, и могу вас заверить, дело это непростое. Но неразделенная любовь единственного отпрыска особенно больно и долго жалит.
27. Хельмут Ньютон
Но вот наконец поезд отошел от платформы и Алби перенес страшный и правдивый фокус камеры со своих незавязанных шнурков на бетонные стены туннеля под Восточным Лондоном, потому что, сколько бы ты ни делал снимков грязного бетона, их всегда мало.
— Надеюсь, ты сделаешь много снимков Эйфелевой башни, Эгг, — сказал я любящим тоном, чтобы его поддразнить. — Мы с твоей матерью встанем на первом плане и поднимем большие пальцы вверх. Вот так. — Мы продемонстрировали. — Или другой вариант: я раскрою ладонь и вытяну руку, чтобы казалось, будто я держу ее…
8
Хельмут Ньютон (1920–2004) — немецкий и австралийский фотограф и фотохудожник.