Мы

Николс Дэвид

— Эгг, можно взять твои очки для плавания?

165. Pelagia noctiluca

Вода у самого берега была мутной от лосьона для загара и жирной, как кухонная раковина после воскресного барбекю, а людей набилось как сельдей в бочке; они неподвижно стояли, подбоченившись, с озабоченным видом, словно забыли, куда положили ключи. Между ног сновала мелкая рыбешка, с тусклой чешуей и явно токсичная, ведь одному Богу известно, чем она там питается. Но чуть подальше, на глубине, вода была прозрачной и голубой, и я наконец-то начал получать удовольствие от жизни. Надев очки Алби, я нырнул, и остатки вчерашнего вермута моментально выветрились. Я хороший, уверенный в себе пловец и очень скоро оказался в воде совершенно один, с удовольствием оглядываясь на город с его телевышками, подъемными кранами, фуникулером и горами в сизой дымке вдали. Нет, это ж надо — исколесить,

облазить всю Европу и только сейчас добраться до моря! Отсюда Барселона казалась красивой, нарядной, очень современной, и я уже мысленно прикидывал, как буду осматривать ее вместе с сыном. По крайней мере, сейчас, затерявшийся среди тел на пляже, он был в полной безопасности. Путешествие приблизилось к своему логическому концу, через два-три дня я вернусь к Конни, и худо-бедно все прояснится. Ладно, сейчас лучше об этом не думать.

То, что случилось потом, окутано туманом, хотя я отчетливо помню боль в стопе, настолько острую, будто меня полоснули ножом. Мне следовало сразу понять, в чем дело, но поначалу я решил, что наступил на острый осколок, и только погрузив голову в воду и обнаружив, что песчаное дно далеко, очень далеко внизу, а вокруг розовые и голубые облака медуз — рой, лучшего слова и не подберешь, — я понял, в какую передрягу попал. Я попытался нормализовать дыхание и убедить себя, что если выбрать удачный момент, то проплыть через это минное поле и добраться до берега не составит особого труда. Но неужели их действительно так много? Сделав глубокий вдох, я еще раз ушел под воду, но тут же выплыл на поверхность, жадно ловя ртом воздух. Я словно был единственным очевидцем нашествия пришельцев, их высадки на берег, и находился в глубоком тылу, впечатление это еще больше усилила острая боль в пояснице, как от удара хлыста. Я завел руку за спину, нащупал что-то мягкое, похожее на размокшее бумажное полотенце, и моментально получил очередной удар хлыстом, на сей раз по запястью. Пулей выскочив наверх, я обследовал рану, которая уже начала густо розоветь, на коже явственно проступили следы от щупальцев. Я выругался и застыл на месте, но в результате снова ушел под воду солдатиком, точно поплавок от удочки, сделав вдох вместо выдоха, когда увидел одно из этих отвратительных существ буквально в дюйме от лица, точно оно намеренно меня запугивало. Как это ни абсурдно, я ткнул прямо в него кулаком, потому что ничто не причиняет медузе таких душевных страданий, ничто так не задевает ее чувства собственного достоинства, как хороший удар по морде. Избежав очередного ожога, я отпрянул и попытался удержаться на поверхности, делая лягушачьи движения руками и ногами. Затем огляделся по сторонам. Ближайший пловец был ярдах в пятидесяти от меня, но он тоже, насколько я заметил, взвизгнул от боли и начал энергично грести в сторону берега. Выходит, я остался совсем один.

Я открыл было рот, чтобы закричать. Возможно, мне следовало позвать на помощь, но слово «помощь» застряло у меня в горле. И внезапно показалось мне каким-то дурацким. «Помогите!» Но кто, в самом деле, кричит «Помогите!»? Какое затертое выражение! И в любом случае как сказать «помогите» — по-испански или надо говорить по-каталански? И будет ли хоть какой-нибудь толк от «aidez-moi!»? Интересно, а когда тонут французы, они не чувствуют себя по-идиотски, крича «aidez-moi!»? И даже если кто-нибудь паче чаяния и услышит, как он сможет мне помочь, если я нахожусь в столь плотном кольце? Им наверняка придется извлекать меня с помощью вертолета, а с моих бледных ног будут свисать желейной массой эти монстры. «Простите! — вот что надо кричать. — Простите. Простите, что оказался таким проклятым кретином!»

Я посмотрел в сторону берега, пытаясь отыскать глазами Алби, но я слишком далеко заплыл. Я беспомощно болтался в воде, страдая от упорной боли в ноге, спине и руке, а затем снова ушел под воду, на этот раз мои глаза были крепко зажмурены, поскольку я даже не хотел знать, что там вокруг меня творится, и вот очередной удар хлыста, теперь уже по плечу, и я подумал: боже мой, я умру прямо здесь, я сейчас утону, скончаюсь от анафилактического шока от бесчисленных ожогов и тихо уйду на дно. Я был уверен, что умру, уверен как никогда, и даже рассмеялся про себя, ужасно нелепая смерть, возможно, это даже попадет в британские газеты, а затем вспомнил о своих купальных трусах телесного цвета, с объемом талии 30 дюймов, тогда как в принципе он должен быть 34 дюйма, может быть даже 36, и я взмолился: Господи, пожалуйста, не дай им найти мое мертвое тело в трусах с талией 30 дюймов, не хочу, чтобы Конни при опознании увидела меня в этих детских плавках. Да, это мой муж, но плавки, плавки определенно принадлежат кому-то другому. «Господи Исусе! — воскликнул я и снова расхохотался булькающим смехом. — Господи Исусе, Конни, прости меня». Я вызвал в воображении

ее лицо, то, о котором я всегда думал, — лицо на фотографии; это звучит сентиментально, понимаю, но, по-моему, в подобные минуты можно позволить себе быть сентиментальным. Вот такие дела. Я подумал о Конни, и об Алби тоже, о нашей маленькой семье, а затем сделал еще один вдох и из последних сил поплыл к берегу, стараясь скользить по поверхности воды.

166. Medusa, medusa

Из воды я выходил еще менее элегантно, чем входил, спотыкаясь на неверных ногах, словно жертва кораблекрушения, а затем продвигаясь на четвереньках промеж играющих в волейбол. В панике я неправильно определил направление и выбрался на сушу примерно в ста метрах от Алби, и некому было помочь мне подняться или хотя бы спросить, что случилось. Итак, пока я, стоя на коленях, пытался отдышаться, над моей головой туда-сюда летал мяч.

Когда я наконец вернул себе способность нормально идти, то отправился на поиски Алби. Солнце немилосердно палило и, словно сквозь увеличительное стекло, насквозь прожигало голову. Вода, по крайней мере, хоть как-то освежала, а тут я почувствовал, будто меня поджаривают на медленном огне. Даже легкое движение воздуха многократно усиливало боль в обожженных местах, но я, оказывается, был не единственным пострадавшим. «Medusa, medusa», неслось мне вслед, пока я в очередной раз пытался отыскать Алби.

Наконец я нашел его, спавшего без задних ног.

— Алби, Алби! Просыпайся!

— Па-па! — недовольно заворчал Алби, прикрывая рукой глаза от яркого света. — Ты чего?

— На меня напали. Медузы.

Он тут же сел:

— В воде?

— Нет, на суше. Забрали ключи и бумажник.

— Ты весь дрожишь.

— Потому что мне больно, Алби, действительно больно.

Увидев мои ожоги, Алби моментально начал действовать, схватил телефон и загуглил «ожоги от медузы», я же тем временем прятался под полотенцем, морщась всякий раз, когда махра касалась обожженных участков кожи.

— Надеюсь, мне не придется на тебя писать, да? Это было бы слишком по Фрейду и вообще странно. Потом пришлось бы лет пятьдесят лечиться у психиатра.

— По-моему, уринотерапия — миф.

Он снова обратился к телефону:

— Так и есть! Это миф! На самом деле там говорится, надо вынуть из тела щупальца и жала, а затем принять кучу обезболивающих. Ты куда?

Морщась от боли, я натянул рубашку, меня начало подташнивать.

— Пожалуй, вернусь в номер и прилягу. В сумке есть парацетамол.

— Ладно, тогда я с тобой.

— Нет, оставайся тут.

— Но я хочу…

— Я серьезно, Алби, ты хорошо проводишь время. А я немного посплю, и все пройдет. Только не вздумай плавать. Кстати, а какой SP-фактор у твоего солнцезащитного лосьона?

— Восемь.

— Ты с ума сошел! Только посмотри, где сейчас солнце! Тебе нужен по крайней мере SP-фактор тридцать.

— Папа, по-моему, я достаточно взрослый, чтобы самому решать…

— На, возьми… — Я сунул ему в руки лосьон. — И не забудь про кончики ушей. Жду тебя в отеле.

И вот, со штанами и ботинками в широко расставленных руках, я пробрался сквозь толпу и поплелся обратно в отель.

Я был одет не самым подобающим образом для респектабельного холла, но мне было плевать. К тому времени, когда я наконец добрался до своего номера, тошнота еще больше усилилась, хотя боль немного отступила, а потом и вообще притупилась на фоне непрерывно повторяющихся сердечных приступов — по грудине словно били кувалдой, — и уже первый удар повалил меня на пол, вышибив из меня дух.

167. Под гардеробом

В ужастиках есть интересный поворот, которым, будучи ребенком, я тайно наслаждался, а именно когда неожиданно открывается, что центральный персонаж был давным-давно мертв. Я видел этот поворот и в кино тоже; если не брать в расчет намеки о душе и загробной жизни, мне всегда казалось, что это дешевый розыгрыш. Поэтому должен сказать прямо: я не умер и по длинному коридору навстречу белому свету меня никто не вел.

Дело в том, что жизнь мне спас мой сын. То ли чувство вины, то ли смутное беспокойство не позволили ему продолжать кайфовать на пляже, поэтому уже через пару минут он последовал за мной, вошел в номер и увидел мои ноги, торчащие между двумя односпальными кроватями. Боль пронзила грудь, распространилась на руки, шею и нижнюю челюсть, и, кроме того, у меня возникли некоторые затруднения с дыханием, отчасти из-за паники, потому что, покуда не появился Эгг, я не видел абсолютно никаких путей к спасению и был вынужден просто лежать на голом деревянном полу, придавленным к нему чем-то вроде огромного допотопного гардероба, созерцая под кроватью шарики скатавшейся пыли, носки Алби, его кроссовки, а также брошенные кое-как полотенца и, наконец, слава тебе господи, грязные ноги собственного сына на пороге.