Мягкое озеро
Шрифт:
– Ну, ладно, - сказал Летяга, надел маску и упал в воду.
Он плыл вдоль берега, вдоль светло-зеленой рощи аира, и дважды ему нечаянно повезло: вначале он влет подстрелил линя, проплыл немного и вышел на дремлющую в засаде щуку. Летяга взбодрился. Вода вокруг свежо зеленела, стайка мальков музыкально выплывала из рощи, на зернистом песчаном дне дышали роскошные лопухи. Он прочесал заросли, потом поплыл к островку в полутораста метрах от берега. Теперь он был дирижаблем, проплывающим над чужой страной. Что-то сверкнуло в черных харовых водорослях, Летяга выстрелил, не попал, зарядил ружье и выглянул из воды: островок был крохотный, скорее отмель, куст серебристой ракиты и редкий тростник вокруг. Резко поднялось чистое, унылое дно. Место было пустое. Он пожалел, что забрался так далеко, потом увидел громадную, наполовину заметенную донным песком
Сняв окуня с гарпуна, он огляделся, увидел деревню за мыском от стоянки, серые баньки на берегу, а вокруг низкое небо и жемчужный орешник по берегам. Природа, подумал Летяга, с укоризной оглядывая серую холстину воды, потом похерил охоту и поплыл к берегу по прямой. Вода холодком расплывалась по свитерам. Что-то ты не так рассчитал, подумал Летяга, сообразив, что сидит под водой гораздо глубже обычного. Берег не приближался; не проплыв и трети дистанции, Летяга начал тонуть. Свитера набухли, отяжелели, вода быстро втягивалась в дыру, переливалась под резиной и булькала. Ноги тянуло вниз. Вскоре он плыл почти стоя, с трудом выталкивая себя на поверхность. Легкие работали как мехи, но воздуха все равно не хватало; Летяга подумал, что надо отстегнуть пояс, который с грузилами весил килограммов пять. Он посмотрел вниз, стараясь запомнить место: под ним шевелились черные харовые водоросли, косматые и густые, а еще он увидел чудовищно раздутую резину на ногах и белобрюхую рыбу, покорно плавающую вокруг него на кукане. Он отчаянно заработал ластами, со стоном выдохнул в трубку ругательство, забарахтался, надеясь быть замеченным с берега и чувствуя с ненавистью и злостью, что все еще не может заставить себя расстаться с поясом. Берега ускользали вверх, легкие разрывало, чугунные икры сводило судорогой - из-за какого-то пояса, подумал Летяга, соображая. что тонет без дураков. Холодная неумолимая сила тянула за ноги вниз, на себя, к себе, сердце било в голову и рвалось, все кричало в нем н е м о г у б о л ь ш е - потом он все-таки отстегнул пояс и вынырнул, но и без пояса уже не мог выплыть. Конец, понял Летяга; кровь вскипела без воздуха, в глазах померкло, он устал мучаться и даже не понял, когда вместо воздуха в трубку пошла вода, когда потерял ружье и как ухитрился еще раз вынырнуть, вцепиться во что-то черное, твердое и услышать над собой эпический голос:
– Да ты никак тонешь, паря?
– Ой, бля...
– прорыдал Летяга, откашливая воду из легких и задыхаясь.
– Ой, мама!..
– На корму, на корму давай, - растерянно бормотал мужичонка
Летяга, руками перебирая по борту, добрался до кормы. Тут же его стошнило. Сверху надвинулось небритое обугленное лицо.
– Легше, а то отпущу, - пообещал мужичонка, хотя ничем не помогал Летяге, а только опасливо и удивленно разглядывал.
– Никак живой, а?
Летяга стонал.
Потом они плыли по озеру. Он лежал на корме и смотрел в небо, чувствуя странную легкость истерзанного тела. В горле першило. Ему помогли выйти на берег и снять костюм - из костюма полилась нагретая им вода. Ведра три, подумал Летяга.
– Хватит болтать, - сказал он, уставая от причитаний напарника. Пластырь есть? Заклей костюм, поплывем за ружьем.
– Охолони, оклемайся маленько, - урезонивал мужичонка.
– Там и дна нет, поди.
– Найдем, - отвечал напарник.
– Ты, дядя, Летягу не знаешь.
Подбадривает, подумал Летяга, присаживаясь возле костра.
Чужие голоса звучали в нем глухо, как в подземелье. Он похлебал чайку, потом сомлел в душном сыром дымке. Снилось ему только красное и черное, что-то грозное и стремительное, спал он плохо и помнил все время, что лежит на голой земле. Зато, проснувшись, почувствовал себя лучше. Напарник и мужичонка разговаривали на берегу. Он подошел к ним.
– Ну, как?
– спросил мужичонка.
– Порядок, - сказал Летяга.
– Спасибо, крестный.
– Такие
Они сели в лодку и поплыли за поясом. Мужичонка сидел на веслах. Плыть ему было без надобности, но он был связан, во-первых, тем, что вытащил из воды Летягу, а во-вторых - осторожными всякими посулами, на которые напарник был мастер. Летяга сидел в костюме, вместо пояса обмотавшись лодочной цепью. Усталости он не чувствовал - наоборот, тело было пустым и легким. Теперь уже поздно выходить из игры, думал он, слушая оседающий с тихим шорохом дождь. Очень не хотелось лезть в воду.
Пояс нашли почти сразу, а с ружьем провозились до сумерек. Потом поплыли назад. Дождик то припускал, чиркая по воде одним крылом, то переставал, а мглистую дымку над бором понизу пропитало закатом.
– Рыба заметная, против этого не попрешь, - говорил мужичонка, разглядывая рыбу, которую выудили вместе с поясом.
– Трудов на нее, однако, тоже положено...
– Без труда и кошка не родит, - весело пояснил напарник.
– Ты свою рыбу покажи, рыбак.
– Моя рыба вон, на корме сидит, - ответил тот.
Летяга усмехнулся. Ему не очень приятно было быть чужой рыбой, но вспоминать пережитое было еще неприятней. Он жил по правилам, всегда платил по счетам, имел дом, работу, семью - и никаких причин, чтобы так метаться и стонать перед смертью, однако же - и суетился, и стонал, и трепыхался как рыба. Конечно, стыдно умирать на охоте, на этой игре в настоящих мужчин, а с другой стороны - все в его жизни было заверчено вокруг этого, и все, что он строил - дом, работу, семью - он строил вокруг охоты. И ладно, подумал Летяга, уставая думать об этом замкнутом круге. Теперь уже поздно выходить из игры. Во как бывает.
...Вернувшись, упаковали рюкзаки и пошли в деревню. Мужичонка вслух рассуждал, куда поставить их на ночлег, - сам он жил в приймах. По дороге достучались до продавщицы, взяли водки, потом мужичонка забежал к своим Летяга с напарником ждали его на улице. Дом был большой, богатый, с грузовиком во дворе. В голый, вытоптанный скотиной палисадник светили окна. Как всегда, поначалу на новом месте все было тревожно, странно: узкая улочка, вечер, дождь, мужичонка выскочил и зашагал незнамо куда, они следом - оказалось, до соседней избы.
– По рублю хозяйке заплатите, и ладно, - предупредил мужичонка; они кивнули, вошли за ним на чужой двор и остались ждать, когда позовут.
Под забором блестела трава, валялись стоптанные калоши.
– А то рыбку продайте, она по рыбке много скучает, старуха-то, - сказал мужичонка, сбегая с крыльца во двор.
– За рупь возьмет, такая тут рыбе цена. Пошли.
Хозяйка была морщинистая бабуся с улыбчивым ртом и выцветшими глазами, она одна жила в огромной пустой избе и пахло в горнице в основном ею, а еще отсыревшими кирпичами печи. А может, это она пахла избой, своей постелью и зверобоем, пучки которого висели по стенам. Было заметно, что гогот напарника беспокоит ее куда больше рассказа про то, как вытащили из воды Летягу, - пожалуй, она была слишком замкнута в своих хлопотах, слишком вросла в свою старость и посеревший от времени пятистенок, чтобы принимать близко к сердцу чужие страсти. Выпив и послушав их разговоры, она незаметно как-то разминулась с ними, двигалась и говорила сама по себе, жаловалась богу на поясницу и воевала с котом, который, кажется, тоже проживал в избе сам по себе и смотрел на старуху дико, как на чужую. Мужичонка с напарником выпили, задымили, заговорили; Летяга хватил два раза по полстакана и понемногу поплыл. Разлепляя глаза, он всякий раз видел одно и то же: в дыму мигает рябая лампочка, бродят по стенам мухи, старуха шипит на кота и серый облезлый кот шипит на старуху. Водица у нас мягкая, хвастался мужичонка, голову можно без мыла мыть... Старики знаешь как говорят? Скажите ему, маманя...
Старуха застенчиво заулыбалась беззубым ртом и прошамкала:
– Христос поссал...
Летяга вышел в сени, нашел нужник и потревожил спящих за перегородкой кур. Сени были огромные, из серого столетнего бруса. За дверью стоял топор, каленое жало топора жарко белело. Летяга, присев на корточки, с непонятной тоской провел по нему пальцем, любуясь совершенством и натруженной силой этого инструмента, и тут все качнулось перед глазами, поплыло, тесаные стены побежали вверх и он понял, что тонет, тонет, проваливается в колодец сеней, отчетливо ощутил, как тянет за ноги холодная неумолимая сила... Эк тебя, пробормотал он, вскакивая и озираясь в сенях, показавшихся на мгновенье гробом изнутри, просторной сосновой домовиной. Надо же...