Мясная лавка
Шрифт:
– Я знаю, но часто они приглашают девчонок, которым, типа, лет двенадцать-тринадцать.
Он морщит нос.
– Фигня какая-то.
– Нет, они ждут, когда им исполнится шестнадцать, раньше договор не подписывают. Это не детский труд. – Он протягивает мне пакет чипсов. – Ферди, опять оставил мне одни крошки. Ну ты и гад.
Он ухмыляется.
– Это не крошки, это фрагменты. Улавливаешь разницу? – Он целует меня. Губы пахнут сладким чили. – И что будет дальше?
– Ну, я начну заниматься. Пока что я еле-еле смогла пройти по прямой. Ты бы обхохотался, если б увидел меня. А еще на следующей
У Ферди округляются глаза.
– Серьезно? А как?
– Чтоб я знала. Коротко, наверное.
– И ты согласна?
– Мне параллельно. – Я провожу ладонью по бесформенной шапке волос. Сейчас они падают мне на грудь, жидкие концы все еще светлее корней: в прошлом году я умоляла маму разрешить мне сделать мелирование. Она сдалась, но результат меня ужаснул. Вместо светлых и каштановых прядей получилось что-то грязно-желтое, напоминающее по цвету старую половую тряпку.
– Странно, что ты такая спокойная, учитывая, что только что подписала контракт с потрясающим модельным агентством.
Я пожимаю плечами.
– Когда я начинаю об этом думать, странно себя чувствую, поэтому стараюсь не думать.
– Странно?
Я качаю головой. И кручу на указательном пальце серебряное кольцо с черепом, которое Ферди подарил мне на шестнадцать лет.
– Сама не знаю. Как-то… многовато всего.
– Ты же знаешь, ты не обязана соглашаться.
– Ага. Нет, все нормально. Просто… в прошлую пятницу я думала только о том, какие предметы выбрать на следующий год. И уже подумывала о том, чтобы после школы поступать на биологический факультет. У вас-то с Сабой полный порядок. Вы знаете, кем хотите быть, когда вырастете.
Он склоняет голову к плечу.
– А ты – нет?
Я пожимаю плечами.
– Ты же знаешь, что нет.
Я правда, правда не знаю, и это меня до смерти пугает. В школе весь народ разделился на две части. Тупые безмозглые клоны вроде Хезер Дейли, которая хочет попасть на «Остров любви» [9] , ходить в бикини и прославиться. И люди вроде Ферди, у которых, кажется, уже все расписано: какой универ, какой факультет, какое будущее.
Я же не знаю ничего, и это «ничего» такое огромное, что иногда я боюсь, что оно меня раздавит. Мне ничего не приходит в голову, кроме того, чтобы рубиться в «Последнюю фантазию», обжиматься с Ферди и сидеть в парке с подругами. Все это очень круто, и у меня не получается думать о будущем.
9
Британское реалити-шоу.
– Если я на это решусь, все… все изменится. Это страшно. У меня от этого просто мозг взрывается. Знаешь что? Я всегда чувствовала: со мной случится нечто подобное, но не сейчас, а в двадцать два где-то. Типа: «Та-дам, а вот и я, твоя работа!»
– А что, если это и есть тот самый случай… только на несколько лет раньше?
В таком ключе я об этом не думала.
Ферди берет меня за руку.
– И еще, ку-ку, я-то
От этого мне становится легче.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Вот за что я люблю Фердинанда Каи. Наверное, он мой якорь. Отложив свой пульт, я тянусь к нему, чтобы поцеловать. Я запускаю пальцы в его лохматую черную шевелюру – волосы у него не такие длинные, как у меня, но все-таки длинные. Он замирает, потом снимает очки, и мы снова целуемся.
Бывает два типа поцелуев: поцелуй и… я бы сказала, стартовый пистолет. Наверное. Этот, сейчас, очень смахивает на вступление. Он длинный и голодный. Мы вместе ложимся, и я вытаскиваю из-под задницы пустой хрустящий пакет. Теплые руки уже пробрались под мой топ и дотянулись до груди.
– Ты что, в бикини?
Я и забыла про это.
– Ой, да. В агентстве надела.
– Прямо мисс Америка.
– Дети – это будущее… что-то, что-то и мир.
Мы снова целуемся. Он тянет мой топ вверх. Я стягиваю с себя топ. И заодно расстегиваю лифчик купальника, а то в нем глупо как-то. Мы прижимаемся друг к другу, тело к телу. Это моя любимая часть. Его пальцы, нежно-нежно касаясь кожи, блуждают по моему бедру, животу, соскам, и от этого у меня мурашки, это восхитительно. Я завожусь в одну секунду.
Я расстегиваю на нем джинсы и просовываю руку в его боксеры. Он твердый, и на трусах маленькое влажное пятнышко. Когда я начинаю гладить его, он стонет. Его бьет дрожь.
– Хочешь?.. – спрашиваю я.
– Ага.
Наступает критический момент. Он, брыкаясь, избавляется от своих джинсов, я, как змея, выскальзываю из своих. Он подвигается ко мне поближе, попутно открывая ящик прикроватной тумбочки. Презервативы он хранит под ящиком, чтобы мама не нашла.
– Хочешь, чтобы я, или ты сам? – спрашиваю я. Я на таблетках, но мы всегда помним, что лишняя предосторожность не помешает, потому что дети еще страшнее, чем модельное агентство. Я совсем не хочу присоединиться к армии девушек, которые толкают перед собой коляски по Уинстенли. По крайней мере, в ближайшие лет двадцать.
– Знаешь, лучше я сам, – бормочет Ферди. Он зубами разрывает упаковку и надевает презерватив. – Ну все.
Я снова его целую, и он забирается на меня. Я раздвигаю ноги. Я выше, но, когда лежим вот так, это незаметно.
– Готова?
Я киваю. Он входит в меня. Мне уже не так больно, как было сначала, но все равно сильно давит. Я закусываю губу.
– Ты нормально?
– Да.
Он проникает немного глубже, и мы оба стонем. Вытянув руку, я берусь за его пятую точку. Вдруг он вытягивается всем телом, как от судороги, я чувствую, как напрягается его задница, а бедра подаются вперед.
– О черт, – шипит он, кончая. – Блин, Яна, полное дерьмо. Прости.
Он вздрагивает всем телом и повисает на мне, как тряпка.
– Да ладно, все хорошо.
Я поднимаю его голову и опять целую, теперь по-другому, более ласково.
Это – просто поцелуй.
Он выходит из меня и смущенно водит пальцем по моему боку.
– Да не переживай, все же хорошо, – повторяю я. Такое впечатление, что момент упущен.
– Ты уверена?
– Конечно.
Он скатывается с меня, убирая волосы с лица.