Мясник
Шрифт:
Я нащупываю сумку и тяну ее к себе, краем уха слыша, как Максим говорит:
— Это было круто, босс, круто, но как мне уже надоело заниматься этим гоголевским угождением. Ну уже ж невозможно, у меня даже голова заболела!
— Радуйся, что не цитируешь Фолкнера, — замечает Женька, потом чем-то шуршит и говорит: — О, господи, спасибо за крошки с вашего стола! Артефакт, друже, поди сюда — я дам тебе самую бессмысленную вещь на свете. Или тебе уже совсем не нужны деньги?
Здравствуй, милый Витязь.
Я закуриваю, и тотчас Вовка и Макс негодующе кричат:
— Витка, здесь не курят! Курилка на улице!
— Да пошли вы! — отвечаю я рассеянно и склоняюсь к монитору.
«Простите пожалуйста, что я так начала…»
— Витка, ты что это? — удивленно спрашивает Женька. — Что у тебя с лицом? Будто с того света письмо получила.
— Да…
Здравствуй, милый Витязь.
Шлет тебе пламенный привет Наина.
Простите, пожалуйста, что я так начала, но мне нужно, чтобы вы сразу прочитали мое письмо, а не откладывали на потом. Это очень срочно. Сразу хочу вас успокоить — это не Надя проболталась. Просто она, можно сказать, завещала мне свою записную книжку, где я нашла ваше письмо, а также адрес. А в ее записях есть такое: «Мой милый друг Витязь, пожалуй, может узнать все что угодно».
Вряд ли вы меня знаете, хотя, может быть, Надя и упоминала обо мне. Меня зовут Наташа, мы вместе росли и вместе учились. Она была моей лучшей подругой. В той истории, из-за которой она погибла, мы участвовали вместе.
Витязь, мне очень нужна ваша помощь. Больше мне не к кому обратиться, я не знаю никого, кто мог бы мне как-то помочь. Я и вас-то не знаю, и, может быть, это и к лучшему — все, кого я хорошо знала и кому полностью доверяла, меня обманули. Разумеется, я не прошу о бесплатной помощи, и мы могли бы договориться об оплате — о хорошей оплате. Ни о каком криминале речь идти не будет. Но для того, чтобы все обсудить, мне нужно встретиться с вам лично. Я могу приехать к вам в Питер, хотя было бы намного лучше, если бы вы приехали ко мне в Волгоград.
Итак, если мое письмо вас заинтересовало и если помимо заработка вы бы хотели узнать, что в действительности случилось с моей и вашей подругой, пришлите мне ответ на указанный адрес. Я буду ждать до десятого февраля. Очень вас прошу, не отказывайтесь. Если вы решитесь сами ехать в Волгоград, я оплачу вам дорогу и туда, и обратно.
Еще раз простите, если я ввергла вас в шоковое состояние.
P.S. Пожалуйста, никому ничего не говорите.
Прочитав письмо до конца, я тут же читаю его заново, чтобы ничего не пропустить. Дурацкое письмо. Странное. Даже, если хотите, жутковатое. Самым мудрым было бы, пожалуй, тут же стереть его и забыть. Но отчего-то было чертовски жалко написавшего его. Письмо, помимо всего прочего, было еще и каким-то несчастным, неумелым, хотя наверняка эта неизвестная мне Наташа долго и серьезно продумывала каждое слово, и сквозь натянутый деловой тон отчаяние просвечивало так же явно, как чей-то печальный силуэт сквозь тонкую оконную занавеску. И еще слова…
…что в действительности случилось с моей и вашей подругой…
Это еще что значит? Ведь я сама разговаривала по телефону с Надиными родителями. Надю случайно сбила машина, когда она выбежала на дорогу, и никакой уголовщиной здесь и не пахло — все было чисто и ясно. А теперь… вот уж не было печали!
— Не забудь за собой убрать! — сурово говорит над моим ухом Николай Иванович. Я опускаю глаза и вижу, что засыпала и себя и весь стол пеплом. Пандорийцы, которые в сторонке уламывают Женьку пойти в ресторан сегодня, а не завтра, поглядывают на меня удивленно.
— Число, — говорю я, свернув письмо и вскакивая, — какое у нас сегодня число?
— Дитя мое, неужели старый, загибающийся от перхоти ЭнВэ так тебя запугал? — участливо спрашивает Женька. — Сегодня восьмое февраля. Не напомнить, в каком году ты родилась? Слушай, эпикурейцы навалились — требуют, чтобы ресторан был сегодня. Мы устали или мы пойдем?
— Смотря в какой, — отзываюсь я, сметая пепел. — Если опять в «Красную башню», то я отказываюсь сразу. В прошлый раз ты вместе с Максом достал бедных китайцев, требуя прислать девиц с лютнями, флейтами и хуцинями, дабы они исполнили мелодию «Дикий гусь опустился на отмель», и спрашивая, почему стены не изукрашены танцующими фениксами и извивающимися драконами и где занавеси из пятнистого бамбука с реки Сян…
— Просто не люблю псевдокитайских ресторанов, — невозмутимо
— Не «Башня», — успокаивает меня Вовка, — новый очередной открыли — «Цезарь».
Я записываю адрес, который указала Н., вырезаю письмо и убираю его на свою дискету, а адрес преподношу Султану и, польстив его самолюбию, уговариваю поскорей адрес этот пробить.
— Дома сделаю, — кивает Ванька и прячет бумажку в портмоне. — Евгений Саныч, хорош рыбок пугать, пойдемте уже. Мы стол заказали. Божественный вечер. Погуляем скромненько, чуть-чуть.
— Надоели, демоны! — Женька бросает в рот пластинку клубничной жвачки и потягивается, хрустя суставами, потом встает и берет папку, оставленную любителем гоголевской прозы. — Давай, Иваныч, закрывай!
Перед рестораном мы заезжаем домой, чтобы оставить вещи. Живем мы в личных Женькиных двухкомнатных апартаментах в длинной пятиэтажке по Московской улице. Неподалеку ежедневно шумит Ханский базар — соседство не слишком приятное, но удобное, — а через несколько домов расположена старая школа милиции. Девятиэтажка окружена все теми же неизменными огромными тополями, и иногда мне кажется, что раньше на месте Волжанска шумел гигантский доисторический тополиный лес, а нынешние тополя — все, что от него осталось. Также дом окружен уродливыми сооружениями, похожими на большие квадратные банки из-под шпрот или сардин. Владельцы называют их гаражами. В одной такой консервной банке стоит Женькин темно-синий «мондео»-универсал, и, разумеется, Женька первым делом бежит в гараж и мне затем стоит большого труда вытащить его оттуда.
Ресторанчик с царственным названием оказывается вовсе не таким уж плохим местом, а когда мне среди прочего подают отличные охотничьи колбаски, как положено, горящие синим пламенем, я и вовсе проникаюсь к нему теплыми чувствами. Хоть он и выдержан в тяжеловатом монаршем пурпурном цвете, но оформлен не навязчиво и не крикливо, пожалуй, даже просто, а производит впечатление дорогого, да и является таковым. Все кроме меня едят рыбу — уж что-что, а рыбу в Волжанске готовят превосходно даже в самом захудалом заведении, — запивая ее белым крымским вином. Я никогда не ем рыбу и не очень люблю наблюдать, как ее поедают другие, поэтому обычно стараюсь смотреть куда-нибудь в другую сторону. Но сегодня меня это мало задевает — странное письмо не выходит у меня из головы, и я почти не поддерживаю разговор, который вначале крутится вокруг работы и ЭнВэ, а потом перескакивает на политическую обстановку в городе. Расправившись с колбасками, я заказываю грибы в сметане и бризе с гарниром, и Женька начинает смотреть на меня осуждающе и вскоре утаскивает к месту для танцев, где качественно выбивает из меня пыль, заказывая три латины подряд. После третьей нам даже аплодируют — разумеется, не мне, а Женьке, который, как обычно, танцует превосходно, я же со стороны наверняка выгляжу этакой тросточкой, которую перекидывает из руки в руку умелый танцор.
Вечер проходит превосходно, и под конец все расслабляются, и никто уже не помнит об ЭнВэ, о работе, и я забываю про письмо, и даже Султан, как обычно приведший откуда-то за наш столик трех незнакомых, постоянно хихикающих девиц, вызывает не раздражение, а какое-то материнское умиление. Кажется, на этом уже и закончится сегодня, но прибыв домой, Женька неожиданно произносит странную фразу, которая застает меня врасплох. Я как раз пытаюсь приготовить кофе, когда на кухню величественной походкой подгулявшего монарха заходит Женька, слегка путаясь в полах своего длинного халата, прислоняется к косяку, пару минут наблюдает за моими манипуляциями, а потом говорит:
— Витка, а почему бы тебе не уйти из «Пандоры»?
Я проливаю часть кофе на плиту (Ах, спасите, тетя с «Кометом»!) и изумленно смотрю на него.
— Ты что это, Зеня?! Как так уйти?! Куда?!
— Ну так. Вообще уйти. Совсем. Только не говори, что ты никогда об этом не думала. Разве тебе не хочется пожить нормальной, не придуманной жизнью, не мотаться туда-сюда, не врать, не втираться в доверие — просто пожить, а?
— А-а, понимаю, ты из-за ЭнВэ. Ну, что, в первый раз что ли он подобные разговоры заводит?! С тех пор, как он меня в твоем кабинете ухватил любезно за ляжку с возгласом: «А что это у вас, великолепная Солоха?» — а я уронила чашку с кофе ему на интимное место — с тех пор у него на меня зуб. Все равно это одна болтовня и ничем она не закончится, потому что он тебя побаивается.