Мясник
Шрифт:
Весьма неприятная и напряженная тишина.
— Вы что, девочки? — попытался улыбнуться Хлынов. — Какие проблемы?
— Никаких, — отрезала одна из них, а вторая добавила:
— А правда, что на Лубянке до сих пор в подвалах мучают?
— Господи, какая Лубянка? Какие подвалы? Кто вам сказал такую бредятипу?!
— Мучают или нет? — упорствовала девчонка.
— Да что вы!..
— Отвечайте.
И тогда Олег разозлился. Сказал с вызовом:
— Да! Пачками!
— Ой, правда?
— Да.
— Похоже, — серьезно сказала одна.
— Вы шутите? — пискнула другая.
— Конечно же, шучу! Шу-чу! — закричал Хлынов. — Давайте кончим эту глупую тему. — Он был уже не рад, что проговорился про свою работу, вернее, про место работы. — Я пошутил. Хотел произвести впечатление. Дурак. Каюсь. Прошу простить.
Хлынов демонстративно приложил руку к сердцу и склонил голову.
Одна из девчонок резко поднялась и пошла к выходу. Олег и его приятель проводили ее удивленным взглядом.
— Что с ней?
— Вы извините, у нее… — оставшаяся девчонка запнулась, но все же докончила. — У нее там отца замучили… Простите.
Веселье расстроилось окончательно. Хлынов, правда, сделал еще одну попытку восстановить компанию, но этим только все испортил.
— Он был еврей? — тихо спросил он.
— Что? — не поняла девчонка.
— Ее отец был евреем? — уточнил Хлы-нов.
— Да что вы себе позволяете! — Девчонка вскочила, схватила сумочку и тоже устремилась за подругой.
Приятель выразительно покрутил пальцем у виска.
— А что я такого сказал? — обиженно спросил Хлынов. — Ну еврей, ну мучитель… Ничего особенного. Обычные русские слова. Бред какой-то, честное слово!
— Ты их обидел. Насмерть, — объяснил приятель.
— Но чем?!
— Не ори.
— Я не ору, — успокоился Хлынов. — Но ты-то, товарищ старший лейтенант «конторы глубокого бурения» (так порой Хлынов называл КГБ, в шутку естественно), ты-то мне можешь объяснить?
— Объяснять не буду, а сказать скажу.
— Валяй!
— Валяю, — флегматично отозвался приятель и сказал негромко: — У меня у самого бабка «червонец» намотала в лихие годы, ты понимаешь, о чем я?.. — Он сделал паузу, продолжив: — И через подвалы прошла. Те самые, что на Лубянке. Бить ее, конечно, не били. Но харили за милую душу. Так сказать, повзводно…
Хлынов нахмурился. Он этого не знал.
— Это первое, — спокойно продолжил
приятель. — А второе, брат, то, что нельзя человеку в лицо вот просто взять и сказать с пренебрежением, что он еврей. Нехорошо!
— Она еврейка?
— А ты что, не видишь?
— Погоди, погоди… Ну, скажи мне, что я русский, и я не обижусь. Чепуху ты несешь!
— Нет, — вдруг жестко сказал приятель.
— Объяснись, — потребовал Хлынов.
— Потому что я тоже еврей…
Приятель
молча, не попрощавшись, ушел. Вот и посидели, называется!..
Этот давнишний случай врезался в память Хлынову, и как он ни старался про него забыть, коварное время (вот ведь дурацкое свойство памяти!) частенько об этом напоминало. Особенно в последние годы. Когда все сорвалось с цепи, понеслось, сломя голову, — прочь все приличия и запретные темы. Господи, да какие теперь запретные темы!
Про евреев хотите порассуждать — пожалуйста!..
О холодных застенках Лубянки — сколько угодно!..
Лесбиянки, «голубые», коррупция, наркомафия, детская преступность, голод, нищета, Афган, заговор в Кремле, пьянка в Беловежской пуще…
Говорите о чем угодно!
Говорите. Говорите. Говорите. Говорите.
Только не молчите. Тот, кто молчит, вызывает подозрение. Он вызывает страх. И самый большой страх вызывает, конечно же, народ. Которого много. Очень много. Миллионы. И который молчит. О, как он страшно молчит…
Обо всем этом Хлынов часто размышлял, скучая на оперативках. Если говорить честно и прямо, как того все требовали, но никто, естественно, в управлении не делал (не дураки же!), то оперативки Хлынову нужны были не больше, чем коту второй хвост, а рыбе — ухо. Отдел, одним из подразделений которого руководил Хлынов, занимался тихой рутинной работой. Бумажной. Тоскливой до зевоты. Скучной и ненужной. Что-то вроде канцелярии при заводском отделе кадров. Человек прибыл, человек убыл. Фотография, личный номер, спецкод, подпись… И так до бесконечности.
Был, правда, несколько лет назад шанс вырваться отсюда. Нет, инициативы Хлынов не проявлял — его самого вызвали. 1 la-верх. К генералу Харитону.
— Хлынов? — хмуро поинтересовался генерал.
— Так точно.
— Пойдешь на обследование…
И. Крутов
— Куда? — спросил удивленный Хлынов.
— Не понял? — повысил голос генерал.
— Виноват! — тотчас исправился Хлынов, тогда еще капитан.
— Мой помощник вам все объяснит… — Генерал сделал паузу, подошел к шкафу, где было полно книг, но как Хлынов ни силился, не мог прочитать ни одного названия. — Скажете, вы себя хорошо чувствуете?
— В каком смысле?
— Ну, вообще… — туманно произнес Харитон.
— Не жалуюсь. А что, товарищ генерал, какое-то задание? — все-таки решился спросить Хлынов. — Я готов. У меня эта бумажная работа во где сидит! — Он провел ребром ладони по горлу.
— Задание… — передразнил генерал. — Эх, Хлынов, Хлынов! Сколько лет в органах, а так ничего и не понял. Ну разве так дают задание, Хлынов? — В голосе генерала послышалось нескрываемое презрение. — Иди, иди отсюда и чтоб я тебя больше не видел!.. Задание! — еще раз усмехнувшись, повторил он.