Мясо
Шрифт:
— Ну так открывай, — перебил его Аверченко. — Чего мучиться. Ты как певец больших и драматических… Божба божбой, а как откупорить — Страхув — Свинтошув.
— Пусталыга ты, Аверченко, — Гурзум-оглы разгрыз ещё кусочек сахара. — Я хоть в Баку и в русской школе учился, а твою текстуру без словаря не хаваю…
— Хавай, не хавай, — проворчал Аверченко, не отрываясь от книги. — Где бутылка-то? Воот, трепостат ты и есть, хоть и с Баку… А может, не с Баку? А то жидишься, как с Житомира…
— Вы прямо как пожилые супруги, — сказал
— Во, — вскочил Аверченко, — другой базар! В каком рюкзаке?
Он схватил первый попавшийся. Принялся развязывать тесёмки.
— А ну, положи, — тихо сказал Артур, и зрачки его сузились в щёлочки.
— Ты чего, Артура, не доверяешь? — Аверченко развязал узел и просунул руку внутрь.
Артур спустил с плеча автомат. Рывком передёрнул затвор. Аверченко застыл на месте.
— Руку высунь. Так. Теперь тесёмочки завяжи. Серёг, возьми у него мешок. А теперь достань из вон того мешка бутылку. Я сказал — Серёга!
— Ты чего — псих?! — спросил Аверченко, садясь на пол.
— Я-то? А, ну да. Псих. Ещё какой, — Артур вытащил магазин и передёрнул затвор.
Патрон выскользнул из щели казённика и покатился по брезентовому полу палатки.
— Серёг, поторопись с водкой, — сказал Артур. — Сейчас начальство вернётся.
— Ну-ка, ну-ка, — Гурзум-оглы поднялся из-за стола, подошёл к Артуру и, нагнувшись, поднял патрон. Спросил:
— Ты чего это, Сагамонов, баптист?
— Спрячь-ка водку, Серёж, — сказал Артур, беря патрон из рук сержанта.
— Эй, эй, чего ты! — возмутился было Аверченко. — Тоже, что ли, из Житомира?
— Заткнись, — отрезал Артур. И Дымову:
— Пошли выйдем.
У входа в палатку он принялся вытаскивать из магазина патроны.
— Что случилось? — спросил откинувший полог Дымов.
— Полог опусти! — донеслось из палатки. — Не Анапа, бля!
Дымов прикрыл вход в палатку.
— У меня патроны холостые, — сказал Артур.
— Да что ты говоришь?!
— Представь себе…
Артур ссыпал патроны в карман и достал из подсумка ещё один магазин. Выдавил патрон. Протянул Дымову.
— Дела, — сказал тот, подкинув его на ладони.
Артур выдавил ещё один. Поднёс ко рту. Надавил на кончик зубами. Потом швырнул его в снег, сел на корточки и обхватил голову руками.
Дымов поднял патрон, вынул из руки Артура магазин и вставил его обратно. Спросил:
— Как это могло произойти?
— Попов, — сказал Артур, поднимаясь.
Невдалеке послышались голоса.
— Пошли внутрь, — Артур взял у Дымова магазин и примкнул к автомату. — Потом разберёмся…
— Ну, Вась, счастливо оставаться, — сказал прапорщик Балаба, покидая палатку. — Пост сдал.
— Пост принял, — ответил Сармаш, склонившись над протоколом передачи. — Сагамонов, проверь-ка здесь точку.
Артур взял со стола трубку и обвёл взглядом стены в поисках гнезда.
— Тама, —
Артур всунул штекер в гнездо. Поднёс трубку к уху. Сказал:
— Есть контакт.
И Сармаш подписал протокол. Балаба взял его и покинул палатку. Вслед за ним вышел Аверченко.
— Пошли, туземец, — сказал Гурзум-оглы Бажолбаеву, взяв в руку прислонённый к столу автомат.
Бажолбаев поднялся, еле разогнув ноги. Обвёл палатку диким взглядом и, вздохнув тяжело, поплёлся к выходу. Гурзум-оглы двинулся за ним.
— Магомет, — окликнул его Артур.
Тот обернулся, уже откидывая полог.
Артур ткнул пальцем в магазин, потом поднёс его к губам. Гурзум-оглы кивнул и вышел.
— Пошли перекурим, — сказал Сармаш. — Заодно и осмотримся.
Они взяли оружие и вышли наружу, прямо в густые морозные сумерки.
— Снег перестал, — сказал Дымов.
— Да уж пора бы, — отозвался Сармаш. — Посты по пояс завалены…
Артур достал сигареты. Закурил. Протянул пачку прапорщику.
— Пойдём, я вам удобства продемонстрирую, — сказал тот, закуривая.
По еле различимой тропинке они вошли в лес, необычайно светлый, несмотря на непрестанно сгущающиеся вокруг сумерки. Было тихо, только хрустел снег под ногами да лежалая ветка трещала под чьей-нибудь неосторожной лапой. Нарушать такую благодать не хотелось, и они шли молча. Шагов через сотню лес оборвался, заснеженная земля круто ушла вниз, и там, внизу, у противоположного края расстилающейся у их ног долины замигали, заискрились крошечные огоньки.
— Деревня, — сказал Сармаш и стукнул кулаком в стену крошечного фанерного сооружения, примостившегося на краю обрыва.
— Это, что ли, удобства? — спросил Артур.
Дымов приоткрыл скрипучую деревянную дверь.
— Они самые, — ответил Сармаш.
— А поближе не могли поставить? — поморщился Артур.
— Пытались. Летом такая вонь стояла — и караула не надо: ни враг, ни друг не подойдёт. Солдатский рацион, сам знаешь.
— Да уж, — вздохнул Дымов, закрывая дверь.
— Вон, видите, — Сармаш вытянул руку. — Там, перед домами, белая полоска.
— Вроде вижу, — приглядевшись, сказал Артур. — И чего?
— Транспарант. Со Дня Революции висит. Дать бы по нему короткой очередью…
— Что на нём? Написано что-то?
— Написано.
— Вась, не томи душу! Чего написано-то?
— Чего написано? «Счастливого пути» написано.
— Ааа… А я думал — оскорбление…
— А разве это не оскорбление?! — зло спросил Сармаш.
— Да уж, — согласился Артур. — Враги.
— Ну, почему же враги? — подал голос Дымов.
— Эти-то? Точно враги. Мне Калёка рассказывал, он к ним за вином мотался, в одну хату стучал, в другую — не открывают. Он давай в стекло, вышли два хлопца с обрезами и собаку на него спустили. Ели ноги унёс.