Мятеж четырех
Шрифт:
«Пожри его демон, откуда он знает имя дедушки варвара? – поразился я. – Конан очень редко рассказывал о своей семье… И, конечно же, киммериец никогда не согласится на такие условия. Что из того следует? Правильно: Конан начнет действовать, попытается уничтожить самозванца, попадется и, скорее всего, погибнет… Однако, если подумать, я сумею помочь настоящему Конану избежать перечисленных ошибок и в то же время достичь своего – вернуть трон. Но, боги, сколько усилий придется приложить!»
– Что ж, попытаюсь уговорить Конана, – проворчал я. – Ответь, что ты требуешь от меня самого?
Самозванец фыркнул:
– Ты проговорился. Из этих слов я могу заключить:
– Проще не придумаешь, – хмыкнул я и отхлебнул из кубка. – Авантюрист.
– Каков уж есть, – рассмеялся двойник. – Сделаешь?
– Да, – коротко ответил я, отставил бокал и поднялся с кресла. Ничего себе – Мораддин, граф Эрде, стал мальчиком на побегушках у какого-то самозванца! Да я и настоящему Конану отказал бы в подобной ситуации! Клянусь своей честью, здесь что-то нечисто… – Я могу идти?
– Иди, – милостиво согласился двойник. – Пакет с посланием Нимеду подготовят до третьего колокола. Отдыхай, набирайся сил… Можешь повидаться с Рингой. Однако помни – если ты совершишь поступки, о которых рано или поздно пожалеешь, месьор Хальк и твоя супруга будут очень огорчены.
Я уже выходил из комнаты, намереваясь сразу отправиться в дворцовый сад. Надеюсь, там я увижу Рингу. Самозванец вдруг остановил меня вопросом:
– Эй, Мораддин! Может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я?
– Представления не имею, о чем ты говоришь, – я выдавил мрачноватую улыбку и пожал плечами. – Увидимся ближе к вечеру.
Один из внутренних дворов Тарантийского королевского дворца занимал обширный, заросший самыми удивительными теплолюбивыми деревцами садик. Мастера-аквилонцы сумели накрыть двор ажурным сплетением металлических прутьев, меж которыми было установлено лучшее «хрустальное» стекло. Эдакий купол, поддерживавшийся тонкими деревянными колоннами. Это очень красиво – несколько тихо журчащих фонтанов, маленький искусственный водопад, сложенный из мрамора, бассейны с золотыми рыбками, вечнозеленые стигийские пальмы, папоротник из Киммерии и багровые островки вереска. Устроитель сада наверняка задался целью совместить несовместимое, что ему блестяще удалось. Растения с полудня и полуночи, на ветках сидят многоцветные дарфарские попугаи, соседствующие с серенькими, но громкоголосыми соловьями из Аквилонии. Выложенные цветным камнем дорожки, павлины из Иранистана… Управитель дворца Хорса не жалеет денег на развлечения короля и его приближенных.
А вот это существо кажется чужим в роскошном до отвращения саду. Прямо мне навстречу, уныло опустив голову, повязанную черной тряпицей, брел рыжевато-коричневый грифон. Львиный хвост с кисточкой волочился по земле.
– Энунд, – тихонько позвал я. – Привет…
Зверь выпрямил шею и косо, по-птичьи, глянул на меня единственным желтым глазом. Второй скрывался под повязкой из черного шелка.
– Ого! – у него очень характерный металлический голос. – Явился! Ты знаешь, что здесь творится?
Меня всегда удручала манера Энунда называть вещи своими именами без какого-либо стеснения. Поэтому я прижал палец к губам и постарался придать своему взгляду наибольшую многозначительность. Однако Энунд меня не понял.
– Конан здоров, надеюсь? – осведомился грифон. – Как ваши приключения?
– Все хорошо, – тихо, почти шепотом сказал я. – Не ори.
– Начнешь тут орать! – сварливо и столь же громко пожалобился грифон. – Я все больше начинаю не любить людей. Этот говнюк…
– Тихо! – рявкнул я. Зверь раздраженно дернул хвостом. – Потом поговорим. Ты давно выздоровел?
– Две седмицы, – проворчал Энунд. – Крыло зажило, могу летать. Только глазница побаливает. Представлю, какую кличку мне теперь присвоят в клане! Энунд Одноглазый… Ты, как погляжу, все знаешь?
– Не все, но какую-то часть, – полушепотом сказал я.
– Эта тварь – не Конан, – как бы невзначай заметил грифон. – Я говорю, а мне никто не верит… Даже Эви. Хотел улететь домой, в Ямурлак, но вас дожидался. Знал, что вернетесь…
– Ты случайно не знаком с Рингой, графиней Эрде? – я погладил Энунда по голове. Жесткие, однако, у него перья.
– Графиня сидит в гамаке и злится на весь мир, – отрапортовал грифон. – Проводить?
Я нагнул голову и Энунд, развернувшись, пошел в глубину сада. Я принял это как приглашение последовать за ним.
Мы миновали купу сплетшихся ветвями зеленых кустов можжевельника и карликовых сосен, прошли мимо фонтана в виде русалки, сидящей на камне, и вывернули к созданной садовниками беседке из тонких лиан. На вершине этого образца садоводческого искусства сидели два белых попугая с встопорщенными хохолками и оживленно переговаривались.
– Ринга? – я поднял бровь.
– Наконец-то!
Госпожа графиня, как и сказал Энунд, томно возлежала в сплетенном из зеленых шелковых канатиков гамаке, штудируя толстую, оплетенную в кожу книгу. Я успел прочесть надпись на обложке: «Мэтр Бебедор Немедийский. Трактат об эманации небесных тел». У моей жены всегда были очень странные литературные вкусы…
Мы поняли друг друга с полувзгляда. Всего в нескольких шагах ошивались широкоплечие дворцовые служки, чье предназначение «следить за птичками в саду» отлично совмещалось с незаметной работой на пользу тайной службы Аквилонии. Энунд даже зашипел на одного из этих красавцев.
Ринга недаром является самым опытным конфидентом Вертрауэна. Я видел в ее глазах нешуточную тревогу, но все равно Ринга, используя свои актерские способности, быстро разыграла трогательную сцену встречи, расцеловала «возлюбленного супруга» и начала щебетать о каких-то незначащих мелочах наподобие «новых перьев на дамских шляпках». Может быть, она и переигрывала, но…
– Ах, ты знаешь, дорогой, – Ринга произносила эти слова невинным голоском привыкшей к дворцовой жизни аристократки. – Я тут недавно повстречала одного знакомого. Ну, ты помнишь, мы вместе с ним однажды путешествовали… лет десять или пятнадцать назад. Он настолько изменился! Совсем другой человек! Раньше он мне нравился гораздо больше…