Мятеж на «Эльсиноре»

Лондон Джек

Ее здоровье заинтересовало меня. Когда я пристальнее вгляделся в ее лицо, я заметил, что нежен только его овал. Само же лицо не было ни нежным, ни хрупким. Ткань кожи была тонкой, но крепкой, как и мускулы лица и шеи, что видно было, когда она двигалась. Шея ее была великолепной белой колонной, мускулистой и с тонкой кожей. Руки тоже привлекли мое внимание – не маленькие, но красивой формы, тонкие, белые, сильные и холеные. Я мог только заключить, что она была необыкновенной капитанской дочкой, точно так же, как и ее отец – необыкновенным капитаном. И носы у них были одинаковые – прямые, с горбинкой, свидетельствующие о силе и породе.

В то время как мисс Уэст рассказывала о том, как неожиданно она решила отправиться в путешествие (она

считала это капризом) и пока перечисляла все осложнения, которые она преодолевала, готовясь в путь, я занялся подсчетом всех людей, находящихся на борту «Эльсиноры», способных к активным действиям.

Капитан Уэст и его дочь, оба помощника, я, конечно, Вада, буфетчик и, вероятно, повар, в пользу которого свидетельствовал обед. Таким образом, всех нас оказалось восемь человек. Но Вада, буфетчик и повар – слуги, а не матросы, а мисс Уэст и я, так сказать, субъекты сверхштатные. Я не сомневался, что были и другие полезные работники. Возможно, мое первое суждение о команде не было абсолютно правдивым. Еще был плотник, который мог оказаться столь же полезным, как и повар, затем – два матроса, парусники, которых я до сих пор еще не видел, но они также могут быть пригодными работниками.

Немного погодя, во время обеда, я пытался заговорить о том, что меня заинтересовало и вместе с тем вызвало восхищение, а именно: об искусстве, с которым мистер Пайк и мистер Меллер держат в руках эту жалкую, распущенную команду. Это было несколько неожиданно для меня, – заявил я, – но, тем не менее, я оценил необходимость такого обращения. Когда я дошел до инцидента на люке номер второй, где мистер Пайк поднял Ларри и отбросил его назад одним легким прикосновением кончиков пальцев, я прочел в глазах мистера Пайка предостерегающее, почти угрожающее выражение. Тем не менее я закончил описание этого эпизода. Мисс Уэст была занята, разливая кофе из медного кофейника. Мистеру Пайку не удалось скрыть злой, неяркий, полуюмористический, полумстительный блеск в глазах. Капитан Уэст смотрел на меня в упор, но с такого далекого расстояния, точно нас разделяли миллионы и миллионы миль. Его ясные голубые глаза были невозмутимы, как всегда, а голос такой же низкий и мягкий, как всегда.

– Вот единственное правило, мистер Патгёрст, которое я прошу соблюдать, – сказал он, – мы никогда не говорим о матросах и не обсуждаем команду.

Это был вызов мне, и я поспешил прибавить с явным сочувствием к Ларри:

– В данном случае меня заинтересовала не только дисциплина, но ловкость и сила.

– Матросы слишком беспокоят нас и без того, чтобы мы здесь о них слушали, мистер Патгёрст, – продолжал капитан Уэст так мягко и невозмутимо, словно я ничего не сказал. – Дела матросские я предоставляю моим помощникам. Это их дело, и они отлично знают, что я не допускаю незаслуженной грубости или же излишней строгости.

На суровом лице мистера Пайка мелькнула легкая тень веселого смеха в то время, как сам он упорно рассматривал скатерть. Я глянул на мисс Уэст, ища ее сочувствия. Она от души рассмеялась и сказала:

– Как видите, для моего отца матросы как бы не существуют. И это тоже очень хорошая система.

– Очень хорошая система, – пробормотал мистер Пайк. Затем мисс Уэст тактично переменила тему разговора, и вскоре все мы от души смеялись, слушая ее остроумный рассказ о недавнем столкновении с бостонским извозчиком. Пообедав, я спустился в свою каюту за папиросами и случайно заговорил с Вадой о поваре. Вада был всегда большим любителем собирать разные сведения.

– Зовут его Луи! – сказал он. – Он тоже китаец, нет, только наполовину китаец; вторая его половина – английская. Вы знаете этот остров, на котором долго жил Наполеон и там же умер?

– Остров святой Елены! – живо ответил я.

– Да, Луи там родился. Он очень хорошо говорит по-английски.

В эту минуту с палубы в главную каюту вошел мистер Меллер, только что смененный старшим помощником.

Он прошел мимо меня, направляясь в большую каюту на корме, где был накрыт второй обеденный стол. Его «Добрый вечер, сэр!» было произнесено так величественно и учтиво, точно его сказал старосветский южанин-джентльмен. И тем не менее меня не влекло к этому человеку. Его внешность слишком противоречила внутреннему содержанию. Даже когда он говорил и улыбался, я чувствовал, что изнутри, словно из своего черепа, он следит за мной, изучает меня. И каким-то образом, чисто интуитивно, сам не понимая почему, я вспомнил о той странной троице, которая вышла последней из трюма и которой мистер Пайк прочел такое строгое наставление. Те произвели на меня точно такое же впечатление.

За мистером Меллером со смущенным видом следовал некий индивидуум, с лицом тупоумного мальчика и с телом гиганта. Его ноги были даже длиннее, чем у мистера Пайка, но руки – я бросил на них беглый взгляд – были не так велики.

После того как они прошли, я вопросительно взглянул на Ваду.

– Это плотник. Обедает за вторым столом. Его имя – Сэм Лавров. Он приехал из Нью-Йорка, на пароходе. Буфетчик говорит, что для плотника он слишком молод: двадцать два-двадцать три года.

Когда я подошел к открытому вентилятору у моей конторки, я снова услышал булькание и шипение воды и опять вспомнил, что мы в пути. Таким ровным и бесшумным было наше продвижение вперед, что, разговаривая за столом, я никак не мог бы себе представить, что мы двигаемся, а не находимся где-нибудь на суше. За свою жизнь я так привык к пароходам, что мне сразу трудно было приноровиться к отсутствию шума и вибрации винта.

– Ну, что, как тебе здесь? – спросил я Ваду, который, как и я, никогда еще не плавал на парусном судне.

– Очень странный корабль! Очень странные матросы. Не знаю. Может быть, все хорошо. Посмотрим.

– Ты думаешь, что плавание не будет спокойным? – прямо спросил я.

– Я думаю, что очень уж странные матросы, – уклончиво ответил он.

Глава VIII

Закурив папироску, я вышел на палубу и направился туда, где происходили работы. Над моей головой при свете звездного неба виднелись темные очертания парусов. Мы плыли, плыли очень медленно – насколько я мог судить, будучи совершенным новичком в этом деле. Смутные силуэты людей в длинных одеждах тянули канаты. Тянули в болезненном и угрюмом молчании в то время, как вездесущий мистер Пайк на каждом углу брюзжал из-за отсутствия должного порядка и извергал кучи проклятий на головы несчастных людей. Несомненно, судя по тому, что я читал, ни одно судно в прежние времена не отправлялось в плавание с такой невеселой и тупой командой.

Между тем к мистеру Пайку для руководства работами присоединился мистер Меллер. Еще не было восьми часов вечера, и все были за работой. Матросы, казалось, совершенно не умели обращаться с канатами. Раздававшиеся время от времени полусердитые наставления боцманов не всегда давали результат, и я видел, как то один, то другой помощник капитана подбегал к матросам, к нагелю и сам вкладывал в их руки нужные канаты.

«Эти люди на палубе безнадежны», – решил я. Судя по долетавшим звукам наверху, на уборке парусов были несколько иные люди, несомненно, более приспособленные, более похожие на моряков.

Но на палубе! Тридцать или сорок несчастных тянули канат, который поднимал рею, – тянули без дружных, согласованных усилий, их движения были болезненно медлительными. Они проходили с канатами едва ли два-три ярда, а затем останавливались, как усталые кони на подъеме. Однако, едва лишь какой-нибудь из помощников капитана подбегал к ним и добавлял свою силу, матросы уже безо всякого усилия, почти без остановок дальше продвигали канат по палубе. И несмотря на то что оба помощника были люди старые, каждый из них обладал силой, по меньшей мере равной силе полудюжины этих жалких созданий.