Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 года
Шрифт:
После чего он отправил полковника Фредерикса в обратный путь.
Необходимы были «густые эполеты». Необходимы были старшие офицеры, способные вести за собой полки. И лидеры общества искали этих людей на разных уровнях. На самом верхнем действовал князь Трубецкой. Есть глухие и не слишком определенные данные об этой его деятельности. Но один эпизод ясен. Трубецкой сделал попытку привлечь к заговору своего старого друга и соратника генерала Сергея Шипова.
В обширном следственном деле Трубецкого имя Шипова упомянуто лишь дважды — оба раза в связи с ранними
Естественно, встреча с генералом Шиповым оказалась одним из первых действий Трубецкого по подготовке восстания. Через двадцать лет после событий Трубецкой писал: «По смерти имп. Александра поехал я к Шипову и мы вдвоем разговаривали о тогдашних обстоятельствах. Он сожалел, что брата его не было в городе, который со 2-м Преображенским батальоном стоял вне города, как и все 2-е батальоны гвардейских полков. С. Шипов говорил, что желает устроить так, чтобы можно было нам втроем поговорить».
После ликвидации «Союза благоденствия» Сергей Шипов не вступил в Северное общество. Но дело было не в том, являлся он формально членом общества или нет. Важно было принципиальное единомыслие. А в этом Трубецкой не сомневался. После первого обнадеживающего разговора он приехал к Шипову через несколько дней. Был уже декабрь. Трубецкой не называет даты, да скорее всего он и не помнил ее, но по логике событий это должно было произойти после 6 декабря, когда появилась реальная потребность в мобилизации сил.
С. П. Шипов. Литография К. Беггрова. 1820—1830-е гг.
Но на второй — решающей — встрече Шипов неожиданно заявил, что Константин «злой варвар», а Николай «человек просвещенный» и он будет поддерживать Николая.
Позиция Шипова поражает своей неестественностью. Умный, либерально настроенный человек, он не мог не знать истинной цены Николаю. Но и маловероятно, чтобы он притворялся, не доверяя Трубецкому, старому боевому товарищу, другу молодости, соратнику по тайным обществам. Скорее всего, он просто не знал, чью сторону принять. Инстинкт самосохранения перевешивал идеологические симпатии. Он не мог решиться… Недаром он во время беседы настойчиво просил Трубецкого извещать его о конъюнктуре,
Позиция генерала Шипова чрезвычайно характерна для момента — он выжидал. Судя по его недавнему прошлому, он совсем не прочь был увидеть Россию конституционной страной. Но рисковать ради этого головой… Как мы увидим, его поведение 14 декабря свидетельствовало об этой неопределенности выбора.
Параллельно велись и другие весьма важные переговоры.
После совещания у Оболенского 12-го числа Розен «поехал к Репину, пересказал ему слышанное и виденное, а на другой день сообщил то же полковнику Тулубьеву…».
10 декабря, как мы помним, Оболенский сам ездил к Тулубьеву и полковнику Моллеру, но не смог поговорить с ними.
Полковники Тулубьев и Моллер, командовавшие 1-м и 2-м батальонами финляндцев, были членами тайного общества. Моллера принял декабрист Нарышкин. Кто принял Тулубьева, следствие выяснять не стало по причинам, о которых речь впереди. Но Трубецкой уверенно назвал членами общества и того, и другого.
Участие в восстании Тулубьева и Моллера давало не только гарантию выступления двух батальонов, но и бросало на весы авторитет еще двух гвардейских полковников.
Тайному обществу катастрофически не хватало «густых эполет»— от полковников и выше. Дело было не только в солдатах, стоявших непосредственно за таким-то полковником, хотя и это было чрезвычайно важно, но и в том впечатлении, которое должно было произвести на солдат нейтральных или колеблющихся частей их присутствие в рядах инсургентов. Когда за права цесаревича вступаются поручики и штабс-капитаны — это одно. Когда полковники и генералы — другое.
Оболенскому, очевидно, не удалось поговорить с Моллером и в последующие дни. На нем лежала бездна обязанностей. Ведь кроме подготовки вооруженного восстания ему приходилось заниматься своим официальным делом, а у старшего адъютанта командующего гвардейской пехотой забот хватало. Поэтому переговоры с Моллером взял на себя Николай Бестужев. Первый раз он видел полковника вечером 12 декабря. Моллер был «в наилучшем расположении».
С Тулубьевым вели переговоры Репин и Розен.
Мы мало знаем о полковнике Александре Никитиче Тулубьеве, чья судьба сломалась 14 декабря. Знаем, что он, по сведениям следственной комиссии, был хорошо знаком с Оболенским и посылал ему книги неблагонадежного содержания. 12 декабря Тулубьев поддерживал связь с тайным обществом и, очевидно, ждал решения Моллера.
12-го числа Рылеев, который уже начал выходить на улицу, сам пытался несколько раз поговорить с Моллером, но не мог его застать.
Но в то время, когда члены тайного общества тщетно пытались привлечь к действию двух полковников, Рылеев куда больше преуспел с третьим.
Полковник Булатов приехал в Петербург 11 сентября. Умер генерал Булатов, и надобно было делить с братьями наследство. Вскоре полковник встретил в театре своего однокашника по кадетскому корпусу Рылеева. Они условились о встрече, но встречи не получилось. Затем они снова столкнулись в театре, и Рылеев сообщил своему старому товарищу о существовании тайного общества. Булатов не принял этого всерьез. Он был далек от политики, совсем недавно перенес тяжкое горе — смерть любимой жены — и находился в состоянии нервном и неуравновешенном.