Мятежная
Шрифт:
– Нет, ни за что, – возмущаюсь я, качая головой.
– У тебя есть что скрывать? – спрашивает Джек, приподнимая брови.
Я хочу ответить ему, что у любого человека хотя бы с каплей собственного достоинства есть вещи, которые он не открывает никому, но не хочу вызывать подозрений. И просто качаю головой.
– Ладно.
Он смотрит на часы.
– Полдень уже миновал. Допрос пройдет в семь вечера. Не пытайтесь к нему готовиться. Под влиянием сыворотки вы ничего не сможете скрыть.
Развернувшись на месте, он выходит.
– Какой
Вскоре группа вооруженных лихачей сопровождает меня в душевую. Я наслаждаюсь процессом, держа руки под горячей водой, пока они не краснеют, и глядя на себя в зеркало. Когда я жила в Альтруизме, мне не дозволялось часто смотреть в зеркала, а я считала, что за три месяца человек может сильно измениться. Но сейчас мне хватило пары дней.
Я выгляжу старше. Может, из-за коротких волос или из-за того, что все произошедшее застыло на моем лице, словно маска. В любом случае я всегда думала, будет здорово, когда я перестану выглядеть ребенком. Но сейчас я чувствую лишь ком в горле. Я уже не та девочка, которую знали мои родители. И они уже никогда не увидят, какой я теперь стала.
Я отворачиваюсь и ударяю обеими ладонями в дверь, распахивая ее.
Когда лихачи приводят меня обратно в комнату для арестантов, я застываю в дверях. Тобиас выглядит точно так же, как в тот день, когда я впервые его встретила. Черная футболка, короткие волосы, жесткий взгляд. Его внешний вид всегда приводил меня в нервное возбуждение, я помню, как схватила его за руку, за пределами тренировочного зала, всего на пару секунд, и как мы сидели на скалах у расщелины. Как мне не хватает всего того, что было там.
– Есть хочешь? – спрашивает он. Дает мне сэндвич со стоящей перед ним тарелки.
Я беру сэндвич и сажусь. Прислоняю голову к его плечу. Все, что нам остается – ждать. Это мы и делаем. Съедаем все. Сидим, пока не устаем. Ложимся рядом друг с другом на полу, касаясь плечами и глядя в белый потолок.
– Что именно ты боишься сказать? – спрашивает он.
– Все подряд. Не хочу это проживать заново.
Он кивает. Я закрываю глаза и прикидываюсь, что заснула. В комнате нет часов, и я не могу считать минуты, оставшиеся до допроса. Наверное, здесь вообще время не существует. Но я чувствую, что вечер приближается со всей неизбежностью, и секунды давят, будто вдавливают меня в мраморные плитки пола.
Может, время бы протекло быстро, если бы не чувство вины. Ведь я знаю правду, но запрятала ее так далеко, что ее не знает даже Тобиас. Может, мне и не следует бояться, а честность облегчит мою жизнь.
Видимо, я и вправду засыпаю, поскольку дергаюсь, услышав звук открывающейся двери. Входят несколько лихачей. Одна из девушек зовет меня по имени. Кристина расталкивает остальных и бросается на меня, обнимая. Ее пальцы впиваются прямо в рану на плече, и я вскрикиваю.
– Пулевая рана, – объясняю я. – Плечо. Ух.
– О боже! Извини, Трис, – говорит она, отпуская меня.
Она тоже
Если я не справлюсь с сывороткой?
А хочу ли я такого, на самом деле? Чтобы весь ужас вечно гнил внутри меня?
– Ты в порядке? Услышала, что ты здесь, и вызвалась эскортировать тебя, – говорит она, когда мы выходим из арестантской. – Я знаю, ты не предатель.
– Я в порядке. Спасибо, что веришь, – отвечаю я. – Ты как?
– О, я…
Она умолкает и прикусывает губу.
– Тебе никто не говорил… в смысле, может, сейчас неподходящее время, но…
– Что? Что такое?
– У… Уилл погиб во время атаки.
Она встревоженно глядит на меня и выжидающе. Чего она ждет?
Ох. Я не должна показывать, что знаю о смерти Уилла. Я должна сделать вид, что эмоционально реагирую на весть, но не смогу сделать это убедительно. Лучше признаться. Но непонятно, как ей сообщить, не рассказывая всего.
Мне внезапно становится дурно. Я раздумываю, как лучше обмануть лучшую подругу.
– Я видела, – говорю я. – Как раз на мониторе, когда была на посту управления. Мне очень жаль, Кристина.
– О, – отвечает она и кивает. – Ну… хорошо, что ты в курсе. Мне не хотелось, чтобы для тебя это стало новостью здесь, среди всех.
Усмешка. Блеснувшая улыбка. Ничто уже не будет таким, как прежде.
Мы заходим в лифт. Я чувствую, что Тобиас смотрит на меня. Он знает, что я солгала насчет монитора. Я гляжу прямо, делая вид, что не сгораю от стыда.
– Насчет сыворотки правды не беспокойся, – шепчет она. – Это легко. Ты едва понимаешь, что происходит, когда находишься под ее воздействием. Лишь когда заканчивается действие, ты осознаешь, что сказала. Я проходила это испытание еще ребенком, у правдолюбов это нормальная практика.
Остальные лихачи в лифте переглядываются. В нормальных обстоятельствах кто-нибудь обязательно выговорил бы ей за такие разговоры о фракции. Но в жизни Кристины вряд ли еще будет случай, когда ей придется конвоировать лучшую подругу, подозреваемую в предательстве, на публичный допрос.
– Остальные в порядке? – волнуюсь я. – Юрайя, Линн, Марлен?
– Все здесь, кроме Зика, брата Юрайи, который с другими лихачами, – отвечает она.
– Что?
Зик, который застегивал на мне ремни там, на крыше небоскреба, – предатель?
Лифт останавливается на верхнем этаже, и все начинают выходить.
– Понимаю, – говорит она. – Никто не ожидал.
Она берет меня под руку и тянет к дверям. Мы идем по коридору с черным мраморным полом. Наверное, в жилище правдолюбов несложно потеряться, поскольку все выглядит одинаково. Проходим через еще один коридор и двойные двери.