Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)
Шрифт:
— Иван Васильевич, не терзал бы ты себя так шибко, — подал голос Афанасий Вяземский, — жива ведь царица. Не случилось греха. Покой нужен Марии Темрюковне, окрепнет царица малость, а потом вновь здоровехонько по дворцу бегать станет.
— Федька! Басманов! — окликнул государь любимца. — Дьяка ко мне призови, пусть указ немедленно пишет… Петра Темрюковича ставлю стольником!
Засопели бояре от натуги, но перечить Ивану Васильевичу не стали.
А на следующий день в московский дворец черкесский князь вошел в чине стольника.
Иван Васильевич долго не мог оправиться от переживаний. Он почти не отпускал от себя царицу и если расставался с ней ненадолго, то обязательно оставлял
Иван Васильевич не считал себя святым и частенько, в присутствии многочисленной челяди, мог отозваться «гаденьким и подленьким Иваном», которому подобало управлять не московским двором, а погонять свиней на Девичьем поле.
Иван с легкостью казнил и миловал, но совсем по-другому относился к самоубийству. Не было для него большего греха, чем лишить себя жизни. То, что подвластно Господу и государю, не дозволено простым смертным, а потому мест на кладбище великим грешникам никогда не хватало и хоронили их за оградой, подалее от людских глаз.
Царица Мария Темрюковна могла быть одной из них.
Поступок жены сильно взволновал Ивана, и он теперь не сомневался в том, что если ей вдруг заблагорассудится досадить своему венчальному супругу, так она захочет птицей взлететь с колокольни Благовещенского собора.
Узда, которую Иван Васильевич поначалу накинул на свою супругу, стала понемногу ослабевать, а скоро Мария Темрюковна получила свободу не меньше той, какую привыкла иметь при своем батюшке — старшем князе Кабарды Темрюке.
Царица Мария лихо разъезжала верхом по московским улочкам, и, взирая на ее стражу, одетую точно в такие же черкески, многим казалось, что Москва взята в плен одним из горных племен.
Мария Темрюковна окружила себя большим числом красивых девиц, которые доставлялись к ней теперь уже со всей Руси. Царица требовала от девиц не только умения уверенно держаться в седле, но и носить саблю, как будто опасалась вражьего вторжения, и относилась к боярышням так, как если бы это была ее личная охрана.
Стрельцы втихомолку хихикали, наблюдая за тем, как девицы важно расхаживали по двору с саблями на боку.
Бояре невзлюбили царицу сразу, и даже ударяя ей челом по тридцать раз кряду, они редко прятали злобный взгляд и скликали на ее голову ворох чертей. Однако перечить государыне никто не смел, опасаясь навлечь на себя опалу, и лишь однажды дьяк Висковатый бросил неосторожный упрек:
— Государыня Мария Темрюковна, не ожег тебе, русской царице, словно пострелу какому, на коне верхом скакать да еще в мужское платье отряжаться. Посмотри на наших баб, все они степенные, лиц не показывают и платья носят просторные. И речь твоя пылкая, словно задираешь кого. Ты прислушайся, царица, к ручью, к шороху листьев, вот как государыня говорить должна. Голоса не повышать, а движения плавные, что у лебедушки. А ты, государыня, больше времени на лошадях проводишь, чем в тереме за рукоделием.
— Кто ты тарой, чтобы мне указывать?! Может быть, царь?! Ты холоп! Чернь! Гноище! — Царица зашипела подобно воде, пролитой на раскаленные камни. — Ты грязь под ногами!
Висковатый не сомневался в том, что если бы царица держала за поясом кинжал, то обломала бы его лезвие о грудь разговорившегося дьяка.
— Государыня, прости Христа ради, если обидел чем, но только нет мочи терпеть. И кому как не близким слугам говорить об этом. Позор ты на свою голову накликаешь!
— Как ты смеешь царицу зреть и
Отпрянул дьяк в ужасе. Не сатана ли говорит ее устами?
— Господь с тобой, матушка! Что же ты такое молвишь?! Разве может такие речи держать царица? Побойся Бога, матушка, покайся!
— Гоните его со двора! — перешла на визг государыня. — Гоните отсюда!
Стрельцы, не смея ослушаться матушку, подхватили дьяка под руки и пнули его за ворота. Размазал Иван Михайлович кровь по земле, обругался горько, а потом поволок побитое тело к дому.
Иван Васильевич только улыбался, когда кто-нибудь из вельмож начинал рассказывать о похождениях царицы. Говорили о том, что неделю назад Мария Темрюковна надумала купаться в Клязьме вместе со всеми боярышнями. Бабы за три версты перемутили всю воду, а визгу было столько, что переполошили соседнее село. А три дня назад государыня заставила девок биться на саблях — победительнице из своих рук давала кубок с вином. Вчера царица выехала на охоту в сопровождении стрельцов и боярышень и велела затравить собаками отрока, посмевшего не отвесить ей поклон.
Чудит царица!
Не бывало до нее таких. И Иван обожал черкесскую княжну, — ему нравилось ее худощавое и такое же крепкое, как дамасская сталь, тело. На язык Мария была остра, как татарский клинок, и, потешая Ивана, могла выплюнуть скверное мужское словцо.
Иван Васильевич любил захаживать в женскую половину дворца, где все девки были одна краше другой. Приобнимет иной раз государь за талию какую-нибудь скромницу, шепнет на ухо ласковое словечко, а девке оттого радость великая.
Все чаще Иван Васильевич устраивал трапезу в покоях царицы, а рядом с ним теперь сидели новые любимцы — Федор Басманов [75] , Афанасий Вяземский [76] , Малюта Скуратов [77] . Вместо стольников государю и гостям прислуживали сенные девки, которые озоровато зыркали на господина.
Хозяйкой была Мария. Царица хлопала в ладоши, и из дверей выходили красивые девушки, держа в руках подносы с кушаньями и напитками крепкими. Государю зараз прислуживало шесть девок. Они стояли по обе стороны от него и накладывали в золотые блюда заячьи почки, икры белужьей и семгу вяленую. Иван Васильевич весело черпал ложкой угощения, слизывая морковный соус с губ, и хвалил Марию:
75
Басманов Федор Алексеевич (154?— 1570) — боярин, кравчий (1567), фаворит Ивана IV. Командовал опричными войсками на юге. Умер в ссылке.
76
См. примечание [70]
77
МалютаСкуратов —Скуратов – Бельский Григорий Лукьянович (?— 1573),думный дворянин, приближенный Ивана IV, глава опричного террора. Погиб в бою в Ливонии.