Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)
Шрифт:
Девицы прошли в дом, поснимали шубы, сложили в угол шапки, и боярин довольно крякнул, понимая, что выбор сделан удачно.
С мороза девушки выглядели еще краше: на щеках застыл румянец, и лица их казались иконописными. Посмотреть на красавиц сбежалась вся челядь и, опасаясь боярского гнева, наблюдала за избранницами в едва приоткрытую дверь. Кто посмелее, проходил с делом мимо ватаги боярышень, стараясь отметить самую красивую.
Похмелье уже изрядно иссушило горло Михаила, и незаметно для себя боярин перешел на сип. Хотелось выпить малиновой настойки, но он вспомнил, что вчера осушил последнюю кадку,
— Не посрамим тебя, батюшка, сделаем все так, как ты наставлял.
Во дворе вдруг задуло, ветер разбойником свистнул за околицей, а потом стал баловаться воротами, пытаясь отворить их. Петли натужно поскрипывали, засов упирался и не хотел поддаваться силе. Ветер еще раз напрягся, пробуя косяки на крепость, а потом вдруг потерял всякий интерес к забаве, отлетел на соседнюю улицу морозить сторожевых псов.
— А то как же! — бодро отозвался боярин и, глянув в окно, добавил: — С утречка, по всему видать, снег будет. Вот вы по первому снежку и поезжайте. А я каждой из вас бумагу отпишу, а иначе не примут на дворе!
Если с утра начинать всякое дело, то оно будет спориться. Едва рассвет сумел приподнять тяжелую зимнюю темень и оттеснить ее далеко к горизонту, как по выпавшему снегу заскользили сани. Это ехали в Москву отобранные красавицы. Девушек одели тепло, сверху укутали шубами, закидали душегрейками. Каждый родитель опасался, чтобы дочь не растеряла в дороге красоту, и потому лица густо мазали гусиным жиром, полагая, что в мороз оно может обветриться и потерять привлекательность. Как никогда отцы начинали понимать, что девка — это товар, который важно продать повыгоднее, а здесь и купец хоть куда! Сам государь жениться надумал.
Сто саней с красавицами ехали по нижегородской дороге, и сейчас широкий тракт показался тесным. Ямщики, красуясь один перед другим, погоняли сытых рысаков, никто не хотел уступать другому дорогу, и эта езда напоминала лихую гонку, какую молодцы порой устраивают на масленицу. Красавицы от страха еще глубже зарывались в шубы, а бояре-отцы больше опасались отстать, чем перевернуться в сугроб, выговаривая ямщикам:
— Погоняй шибче, твою такую! Неужто не видишь, что другие обходят?!
И если не ведать о содержании государевой грамоты, можно было бы подумать, что в жены царю Ивану достанется именно та девка, чьи сани доберутся до Москвы первыми.
Новодевичий монастырь был переполнен невестами Ивана Васильевича. Девицы в сопровождении мамок и дворовых девок входили в монастырь, где их уже дожидались боярыни, которые отводили их в кельи, где девушкам под присмотром дворян придется дожидаться царских смотрин.
— Жить вы будете в монастыре, — строго поучала старшая из мамок, полная крепкая старуха. — Чтоб не озоровать, глазами на стольничих не пялиться, дворян без нужды не кликать. Теперь вы невесты государя! Если — заприметим чего недоброе, прогоним с позором, и батюшке вашему об том ведомо станет.
В каждой келье игуменья разместила по двенадцать девиц, к которым были приставлены строгие старицы. Опутанные в черный, словно саван, куколь [31] , монахини ретиво исполняли наказы игуменьи: не позволяли девицам нежиться, как бывало в мирской жизни,
31
Куколь— платок, которым монахи покрывают грудь и шею; апостольник.
Девки рассеянно слушали, невпопад поддакивали старицам, а сами бестолково таращились друг на дружку, оценивая, на ком остановит свой выбор государь. Эко понабралось красавиц! Видать, нелегко государю будет.
Следующего дня были устроены смотрины мамками и ближними боярынями. В трапезную Новодевичьего монастыря строгие старицы степенным шагом вводили своих подопечных. Мамки и ближние боярыни, удобно устроившись на лавках, серьезно поглядывали на молодую красу. Две из них, самые старые, некогда постельничие государыни, помнили, как точно так же, по византийскому обычаю, устраивал смотрины девкам отец Ивана. Красивую он тогда девицу выбрал, да вот пустоутробная оказалась, за это в монастырь была сослана. Видно, нагнали на нее порчу, вот оттого и дите принести не могла.
Девки явно робели под строгими взглядами боярынь, и через толстый слой белил пробивался густой румянец смущения.
— Пусть платья с себя поснимают, — бесстыдно пожелала старшая боярыня.
И девки, озираясь на строгий суд, стягивали с себя сорочки, одну за другой.
— А исподнее кто снимать будет? — повысила голос боярыня. — Иль вы хотите изъян какой упрятать? Снять живо!
Девки посбрасывали с плеч узенькие тесемки, и платья, подобно пылким возлюбленным, упали к их стопам.
Боярыни беззастенчиво зарились на белые молодые тела, вспоминали и свое замужество. А этим девкам повезло, сам государь выбирать из них будет. И поди угадай, кто же из них будущая царица. Сейчас голос на нее повысишь, а там она осерчает, тогда к себе и в горницу не допустит. И ближняя боярыня, невольно смягчая тон, произнесла:
— Девоньки, все это для чести государевой делается, а не по нашей прихоти. Потому обиду на нас не держите, — и, разглядев на теле у одной из них красное пятнышко величиной с голубиное яичко, поняла, что царицей ей уже не бывать. Порченая! Через этот родимчик бес проникнуть в душу может. — Отойди в сторону и платье накинь, пятно у тебя на теле, — посуровел голос боярыни. — Закончились для тебя смотрины.
У другой оказалась кожа не так бела, у третьей правая грудь больше левой, четвертая хроменькая слегка.
— Теперь на лавку сядьте да ноги расширьте. Позвать знахарок, вот вас осмотрят. Может, кто чести из вас лишен.
Девки, стыдливо поглядывая по сторонам, одна за другой опускались на стонущие лавки.
Вошли знахарки: не уступая в строгости самим боярыням, потребовали:
— Ноги раздвиньте! Ширше! Еще ширше! Эдакое богатство припрятать хотите, — ворчали старухи.