Мятежный дом
Шрифт:
Заворачивая Джека в свою защитку, он запоздало подумал, что у Сабатона где-то есть шкаф с такими же — чтобы не подставляться под хлещущий ветер и песок — а потом мысленно махнул рукой на это дело: минут пять можно и потерпеть. В конце концов «берсерк» задержит самые сильные удары.
Он уже видел катер, антиграв выталкивал из-под брюха волны песка. Машина тяжко бухнулась на пузо, откинулась аппарель.
— Дик! — донесся сквозь бурю голос леди Констанс, отозвавшись без искажений в наушнике (видно, Ройе был с ней рядом). — Джек!
— Мы здесь! — закричал
— Почему мы не идем? — спросил он.
— Мы можем потеряться в таком буране, — соврал Дик. — Пусть лучше они сами найдут нас. Это быстро.
И в самом деле, четыре фигуры в плащах приблизились довольно скоро. Джек перешел на руки матери.
«Из плена в плен. Что я делаю. Что за свинство такое — заставить меня выбирать».
— Так мы не полетим домой? — накуксился Джек.
— Обязательно полетите. Потом, — Дик пожал его ладошку. Леди Констанс и Шастар, поддерживающий ее на этом ветру, пропали на фоне горбатой тени катера. Дик остался один с Ройе и Ольгердом.
— Где Моро? — спросил Ольгерд.
— Там, — Дик махнул рукой. — Идемте со мной.
Ройе соображал лучше, чем Ольгерд: когда они шагнули под свод шлюзовой камеры, он почуял неладное и попытался схватить Дика за руку. Юноша высвободился приемом, выученным у Майлза, почти бессознательно.
Но Ольгерд носил кидо со встроенным оружием, и немедленно попытался воспользоваться этим. Пол под ногами Дика засветился красным, пахнуло горелым композитом.
— Повреждения, — сказал Сабатон. — Дальнейшие действия?
— А ну перестаньте! — прикрикнул на Ольгерда Дик. — А то я возьму да и вспомню, что вы из Бессметных. И прикажу ему поджарить вас прямо в кидо сверхчастотным лучом.
Ольгерд перестал.
— Я не имею возможности использовать сверхчастоты внутри помещения, — сказал Сабатон. Ольгерд засмеялся. Пол снова засветился красным.
— Но могу раздавить его вместе с кидо, если хотите, — закончил корабль.
Ольгерд перестал стрелять из плазменника и рот его слегка перекосился.
Пока шла вся эта возня, Сабатон выдул из шлюз-камеры песок, задраил выход и включил свет.
— Зачем? — спросил Ройе. Голова его торчала из пола, как рыжий кочан.
Дик сел на корточки, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Вы знали, что Рэй Порше схвачен?
— Ах, вот оно что… — Ройе заломил бровь. — Ты обиделся на меня за расстановку приоритетов? Что ж, теперь твоя домина спасена, можно приниматься за освобождение морлока. Не все, знаешь ли, действуют нахрапом, некоторые планируют. Так что если ты сейчас прекратишь валять дурака, освободишь меня и отдашь сеу Ольгерду голову Моро…
— Голова Моро пригодится мне самому какое-то время, — перебил Дик. — А вашими распрекрасными планами можно теперь подтереться. Морлоки сами освободили Рэя. Сейчас на военных частотах идут переговоры со станцией Судзаку: сразу бросать на тренировочный лагерь атомный заряд, или сначала вытащить офицеров-заложников.
Ройе,
— Сабатон, курс на тренировочный лагерь «Ануннаки». Если господин Ольгерд попытается прожечь себе путь на свободу — дави, он мне не нужен. Господина Ройе, если он попытается вырваться, погрузи в нейростазис.
Договаривал он под россыпь ругательств, извергаемых Ольгердом, но диафрагма шлюза схлопнулась, ругательства как отрезало. Звукоизоляция в Сабатоне была идеальной.
Лучше бы я и в самом деле пристрелил Порше, подумал Гиллерт Шэн, глядя в лицо бедняге Девяносто Пятому, окрещенному Гедеоном.
Лицо Девяносто Пятого выражало безмерную растерянность и удивление. Обычный человек этого бы не прочел, но за годы практики хороший туртан приучается различать оттенки.
— Ты ожидал чего-то другого? — спросил он.
— Но туртан же человек… Он не обязан…
— Ты еще многого не понимаешь, — вздохнул Шэн.
И никогда не поймешь, тебя же не сегодня-завтра убьют — но этого, хвала богам, не нужно произносить вслух.
— Я человек. И именно поэтому я обязан. Что ты сделаешь со мной?
— Девя… Гедеон спросит у Раэмона.
Шэн пожал плечами. У Раэмона так у Раэмона. Разумнее всего было бы, конечно, закрыть Шэна на гауптвахте с прочими офицерами, но не советовать же ему.
Раэмон Порше лежал в медблоке для морлоков — даже восстав, они не покусились на человеческий медблок, оборудованный гораздо богаче. Хотя, возможно, дело было в силе привычки. И в том, что ложа для людей несколько не подходили по размерам.
Порше лежал под капельницей — компенсировал потерю жидкости. Метафора «как с креста снятый» подошла бы ему как нельзя больше, если бы хоть сколько-нибудь оставалась метафорой. Порше действительно сняли с креста — дело ведь не в форме, дело в сути: он почти двое суток провел в полувисячем положении с пробитыми запястьями. Шэн не видел, как это было, он сидел на гауптвахте. Его поймали возле клетки Порше с пакетом регидрола в руках, и полковник радостно его законопатила в кутузку, после чего пошла строчить рапорт о неподчинении. Она как раз успела отправить рапорт, когда морлоки ворвались в штаб, заломили ей руки, надели «браслеты», на пинках вынесли во двор и пинками же погнали к карцеру, где прежде сидел Порше. Надо отдать морлокам должное: они не раздели полковника донага и не пробили ей запястья штырем, а просто запихали экс-командира (всяко ее теперь разжалуют) в клетку и заперли.
Надо отдать должное Порше — как только он пришел в себя, он приказал ее оттуда достать и отвести на гауптвахту к остальным офицерам-людям.
— Чего вам на этот раз? — Порше не открыл глаз, он по звуку шагов определил, что кто-то вошел. Конвоиры Шэна мялись, Гедеон шагнул вперед.
— Наставник, — сказал он, склоняя голову. — Наставник, офицер Шэн подал сигнал тревоги.
— Как он смог это сделать? Как оказался на свободе?
— Мы выпустили его, — несколько удивленно ответил Гедеон.