Мятежный дом
Шрифт:
— Я понимаю. Но эта хартия еще не состоялась. И если ты начнешь проповедовать здесь…
— Я уже проповедую здесь, — сказал Дик.
Торвальд поднял глаза к пасмурному небу.
— Ну я же просил, — просочилось у него сквозь зубы.
— Вы меня не дослушали, сэр. Вы тоже проповедуете, и все здесь. Мы живем с ними рядом, они смотрят на нас, слушают нас… Они похожи на детей, это правда — но дети не глухие. И не тупые. Они очень многое понимают. И если кто-то работает рядом с ними… Они ведь не могут не видеть, кто и как к ним относится.
— Разве мы относимся к ним хуже, чем вавилоняне? —
— Мы иначе относимся, сэр, вот в чем дело. Мы не можем относиться как вавилоняне, у нас другое воспитание. Мы к ним относимся как не пойми кто. Христианского отношения себе не разрешаем, вавилонского не умеем, а они… они непривычны к такому. И мы тоже. Сэр, какая бы это ни была идея, купить рабов на навегу — она обернется скверно для имперцев прежде всего. Мы должны… разрешить себе быть христианами. Иначе мы станем чем-то много хуже вавилонян. Приговора за этологическую диверсию нужно было бояться раньше. Нужно было не набирать гемов в экипаж. А теперь уж поздно. Я не благовествую им словами, но я… отношусь к ним как должен относиться, и иначе не могу. Этологиеская диверсия будет по-всякому, вы можете только решить, кого подрывать: гемов или своих людей.
Торвальд смотрел ему в глаза все время этого монолога, потом сказал:
— Поднимается ветер. Не хотелось бы его перекрикивать. Пойдем внутрь.
В капитанской каюте он заварил кофе, плеснул в чашки немного синтетического бренди.
Незнакомый сладко-горький запах был как смешанное чувство радости и грусти.
— Это была плохая идея, — согласился Торвальд, грея ладони о свою чашку. — Но другого выхода не осталось. Набрать людей-вавилонян означало повести их на верную гибель. А имперцы со мной идти не хотят. В прошлый раз я потерял корабль и людей. Хельга не замедлила воспользоваться случаем и раздуть этот страх и ненависть ко мне. Теперь я в общих глазах едва ли не больший мерзавец, чем Дельгадо. Почему ты не пьешь?
— Спасибо, сэр, — Дик ради приличия глотнул.
— Так что ты предлагаешь?
— Я всего лишь прошу, чтобы мне разрешили спать в четвертом кубрике.
— Мне нетрудно разрешить, но чего ты этим добьешься?
— Я хоть объясню им, что происходит. Они… теряются, сэр.
Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав — верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие — из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их — и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви — это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми — несколько иное.
— У тебя есть мое разрешение, — сказал Торвальд, подумав. — И… ты прав, нужно обсудить общую стратегию поведения по отношению к гемам. Стейн вызовет тебя, когда командный состав соберется на совещание. Что-то еще?
— Это вы меня позвали, сэр. Вы хотели что-то сказать.
— Ах, да… Я полагаю, пришло время поделиться
— Пока еще нет, сэр, но… две вещи.
— Я слушаю.
— Первое, сэр — это общая встреча всей флотилии. Всех трех кораблей. «Фаэтон» не потянет это дело один, мы должны участвовать все вместе — или отказаться от задачи. Я полагаю, что наилучшим временем будет Рождество. И второе — я присматривался к господину Бадрису и думаю… еще об одном человеке. Одним словом, экологи, сэр. Они могли бы посредничать при примирении.
— Если захотят, — тоном возражения сказал Торвальд. — И если смогут.
— Мы узнаем только когда попробуем.
Торвальд смотрел на него, скрестив руки на груди и приподняв брови.
— Откуда в тебе столько уверенности, мальчик?
Уверенности? Он называет это уверенностью?
— Сэр, я… вы не подумайте, я не пытаюсь командовать вами. Но так случилось, что я оказался здесь, и терпеть не могу безделья.
— Интересно. Я ожидал от тебя несколько других речей.
Дик тихо выдохнул в чашку. Он догадывался, чего ожидал Торвальд. Да и многие другие.
— Все, чего вы ожидали, вы могли сказать себе сами.
Торвальд включил вытяжку и закурил. Вторую сигариллу он подвинул юноше.
— Когда я услышал твои программные речи, я подумал — это святой или сумасшедший. Когда ты напросился на аудиенцию у лорда Сейта, я подумал, что ко всему прочему у меня теперь будет еще и слава предателя, потому что ты не выйдешь живым за порог его резиденции. Я боялся, что ты начнешь ему говорить о своем предназначении. О Божьей воле. Но в том, что ты говорил, было… какое-то сверхъестественное здравомыслие. Ты словно прочел мои мысли и высказал их — а ведь я долго не решался их высказать. Потому что — кто я такой. Это первое, о чем спросили бы меня: кто ты такой, чтобы подавать нам советы. Суна Ричард, Ран или как тебя еще называют… скажи, кто ты такой?
Дику стало вдруг весело.
— Я никто, сэр. Вы же слышали. Вы-то должны думать о людях, сэр, а я никто, и могу рисковать больше, чем вы. То, что господин Сейта нас выслушал… он выслушал не меня и не вас, а собственный ум. Ведь по уму выходит, что все их дурацкие вендетты пора кончать. Кто-то когда-то кого-то убил, и из-за этого кровники режутся семьдесят лет. Где тут хоть капля разума? Они сами себе говорили все это давным-давно. Совсем как вы. Сога нужны рабочие руки, Сейта — мир, вам — добыча, а гемам — человеческое обращение. Разве не хорошо сделать так, чтобы каждый получил, что ему нужно и довольны были все?
— А ты не слыхал старую поговорку «Нет более чистой радости, чем глядеть на горящий дом соседа»?
Дик несколько секунд смотрел на капитана озадаченно. Он не высыпался в последние дни, и неожиданный поворот в беседе застиг его врасплох. На преодоление инерции мышления потребовалось короткое время.
— Неужели Сога или Сейта могут сорвать этот договор просто… из-за такой глупости?
— Имперцев ты исключаешь?
— Но сэр…
— Ты просто еще очень молод. Ты рассуждаешь как взрослый, я и сам на это попался. Но нельзя забывать, что людей ты знаешь еще очень и очень мало. Почему ты не куришь?