Мятежный дух
Шрифт:
Кровопролития не случилось, хотя встреча чужаков с сородичами Сгэйля оказалась куда более рискованным предприятием, чем он представлял. Ему-то казалось, что гнев и страх эльфов вызовут только люди.
Энниш едва все не испортила. И когда Уркарасиферин отказался быть ее наставником, она бежала, сгорая от стыда.
Обнаружение останков Эйллеан — вернее, то, каким образом они были обнаружены, — едва не уничтожило все тайные старания Сгэйля. И без того слабое доверие Лиишила, которое ему удалось завоевать, изрядно подрастратилось.
И еще маджай-хи. Маджай-хи,
Один из древних… из первых… сосуд плоти для стихийного духа.
Сгэйль понял это, еще когда, затаившись на крыше, увидел пса в Беле в первый раз. Именно поэтому он не пустил стрелу, которая должна была убить Лиишила.
Восприимчивость к духовному слою мира нечасто встречалась у его соплеменников. Те, кто с рождения обладал этим качеством, как сам Сгэйль, становились ваятелями или творцами. Люди назвали бы их «тавматургами» — нелепое слово для обозначения человеческих магов, которые работали с физическим слоем мира. Когда Сгэйль был еще юнцом, дедушка всячески уговаривал его избрать стезю ваятеля, чей заботливый труд претворял живые деревья в жилища или способствовал исцелению страждущих. Сгэйлю, однако, недоставало столь необходимого для ваятеля терпения; не прельщало его и искусство творцов, которые преобразовывали и насыщали Духом неживую материю — камень, металл, древесину. Сердце его откликнулось на иной, более великий зов.
Он стал анмаглахком.
Способность к восприятию Духа у него не угасла, как это часто случалось с теми, кто не прошел обучение. Эта способность жила в нем до сих пор. Стоило ему ненадолго замереть и сосредоточиться — и он мог ощутить силу Духа, присутствующую в деревьях и цветах. Сила эта, заключенная в теле пса, который бежал сейчас рядом с полукровкой, была так велика, что Сгэйль распознал ее без малейших усилий.
Никогда еще ни одного маджай-хи не встречали за пределами эльфийских земель. И ни один маджай-хи не вызывал у Сгэйля такого потрясения, как этот.
Стихийный дух в теле маджай-хи покровительствовал Лиишилу.
Почему — этого Сгэйль не мог постичь, но и отмахнуться не имел права. Такой поступок, безусловно, что-то значил, даже если его мотивы сейчас остаются загадкой для Сгэйльшеллеахе.
Эльф становился все спокойнее, сосредоточеннее.
У его народа было двадцать семь кланов. Эльфы рождались в одном клане, а порой через обет, то есть брак, переходили в другой. И еще были анмаглахки. Будучи не кланом, но кастой защитников народа, они с незапамятных лет следовали за своим основателем. Никто не мог родиться анмаглахком, и далеко не каждый, кто хотел вступить в касту, становился анмаглахком.
Сгэйль всегда твердо знал, где его место. Всегда твердо знал, что будет жить, служа своему народу.
Его дыхание стало глубже, ровнее. Он снова поднял руку, приложил брусок словодрева к стволу сосны и закрыл глаза.
— Отче? — прошептал он и стал ждать.
В его сознании прозвучал голос Вельмидревнего Отче:
Сгэйлыиеллеахэ.
— Я здесь, Отче, в главном селении моего клана. Мы движемся
Лииишл идет с тобой добровольно?
— Да… — Сгэйлю не хотелось, чтобы Вельмидревний Отче узнал о его тревогах. — И с ним двое людей. Он отказался идти без них.
Они ничего не значат.
— Нас тут встретили хуже, чем я ожидал. Никому не пришлось по вкусу появление людей… или даже полукровки. И что только ухудшило дело…
Это не имеет значения. Приведи Лиишила ко мне. Но, пожалуйста, постарайся избегать встреч с нашим народом. Хорошо?
— Да, Отче.
Сгэйль заколебался, гадая, стоит ли рассказать Аойшенис-Ахарэ побольше…
Маленькая женщина понимает каждое их слово. У другой, бледнокожей, странные черные волосы, которые на солнце искрятся, словно раскаленные угли. Лиишил несет с собой останки великой Эйллеан. И с этой троицей путешествует маджай-хи, которому нет подобных, — разве только в стариннейших преданиях, которые сохранились разве что в детских сказках.
— Скоро, Отче, — прошептал Сгэйль.
И снова заколебался. Сомнениями это назвать было нельзя, потому что сомнениям не было места в том, что делал Сгэйль.
— Во тьме и безмолвии, Отче, — прибавил он почтительно.
Затем отнял от ствола брусок словодрева, встал и пошел назад, в селение.
С наступлением сумерек Малец не находил себе места. Ужин в обществе Глеанна и Леанальхам миновал быстро, и пес решил, что эти двое ему симпатичны. Быть может, им даже можно доверять настолько, чтобы оставить своих подопечных на ночь под этим кровом. Леанальхам принесла Мальцу густой похлебки с ломтями жареного кроличьего мяса, и пес дочиста вылизал миску.
Из-за прикрытого занавесками проема в дальнем конце большой комнаты доносился голос Глеанна:
— Нет, это природный горячий источник, который направили по подземным, руслам наши творцы. Перекрыть его нельзя. Когда закончите мыться, поднимите центральный камень на дне ванны. Вода медленно стечет и оросит корни нашего дуба.
— Творцы? — переспросила Магьер с обычной для нее подозрительной ноткой.
Глеанн помедлил немного и ответил:
— Поговорим об этом после того, как вы приведете себя в порядок.
Малец беспокоился, что Магьер может огорчить их необычно дружелюбного хозяина. Он потрусил к проему и просунул морду под шерстяную ткань занавески.
Ему и прежде доводилось видеть купальни. Они были не во всех жилых деревьях. В селении, где родился Малец, горячий источник находился неподалеку, в лесу. Из малины и плетей плюща выпестовали плетеные перегородки и обустроили с полдюжины обособленных комнаток.
Здесь же ванна — или ее подобие — располагалась прямо в земляном полу, покрытом ковром из мха. По краям ее окаймляли черные блестящие камни, тесно прилегавшие друг к другу. Рядом с ванной находилась погруженная в моховой пол металлическая чаша размерами не больше шлема. Края чаши и ванны соединял неглубокий желоб шириной с собачью лапу.