Мятежный капитан
Шрифт:
— Федь, ты поглянь, какая очкастая! Выпендрилась, расфуфырилась…
— Миха, а ты бы её стал?
— Ну, ништяк, если с пивом, то потянет…
Щёки Людмилы вспыхнули и стали пунцовыми. Женщина не знала, как правильно среагировать на пошлость и потупила глаза.
Громобоев, не вступая в ненужные разговоры, так как это занятие было бессмысленным, со всей силы наступил каблуком правого сапога на носок ботинка ближайшего негодяя (в этот день он невероятно удачно оказался обутым в подкованные хромовые сапоги), мгновенно перенёс вес корпуса на эту же правую ногу, а левой без замаха, с носка, врезал второму в пах.
Первый из подонков, по имени Федя, подпрыгивая на одной ноге и воя, выхватил из кармана нож и направил
— Уходим! — решительно сказал Дериг. — Возможно это провокация КГБ! Кто знает, кто эти типы, валяющиеся на полу? Может вовсе не пьяницы, а лейтенанты или капитаны! Как-никак это же выборы! Против нас они могут использовать любые средства…
Поезд остановился, двери открылись, начинающие политики вышли на перрон и поспешили в метро, а парочка подвыпивших дебоширов осталась корчиться и мёрзнуть на полу тамбура. Повезло, милиции поблизости не оказалось, а не то пришлось бы долго объясняться в участке…
Глава 16. Политическое фиаско
Много чего случалось на встречах с избирателями: Громобоеву и его новым товарищам угрожали подкупленные «братки», хамили милиционеры, запугивали чиновники, но народ в основном одобрял и поддерживал. Шансы, как казалось Эдику, росли день ото дня. К концу второго месяца после старта компании от перенапряжения хлынула носом кровь, сказалась моральная и физическая усталость. Капитан Громобоев понял, что морльный и психологический груз, взваленный на одни его плечи, оказался неподъёмным, и он дошёл «до ручки».
Кандидат решил сделать паузу и остановиться, всё равно одно-два выступления перед сотней жителей в последний день большой роли не сыграют. Итак, предстояла решающая битва — участие в теледебатах и на этом финиш. Далее слово за населением — люди проголосуют, а избирательные комиссии подсчитают. Эх, наивный, забыл он золотое изречение вождя всех народов Сталина — неважно, как голосуют, главное кто и как голоса считает.
На теледебаты Громобоев отправился с доверенными лицами — двумя приятелями по войне Захаром Сергеевым и Игорем Старухановым, а третий товарищ — Герой Советского Союза Юрка Жуков — не пришёл. Кто его знает почему: может, струсил, может опять запил…
Эдик думал говорить на одну тему, отработал доклад, но в день перед эфиром резко переделал программное выступление. Накануне Генеральный секретарь правящей партии коммунистов объявил, что решил баллотироваться в Президенты, новые выборы назначили по иной процедуре: голосованием в Верховном Совете, а не всенародно — это важнейшее решение отдали на откуп сотне отобранных и прикормленных депутатов. Естественно депутаты-коммунисты выдвинули от партии лишь одну кандидатуру генерального секретаря М.С. Горбачева, а раз других зарегистрированных партий нет, то и иных кандидатов нет! Был, правда, один самовыдвиженец, но он не в счет, выступил с места, дружно осмеяли и фарс продолжился дальше. Этот наглый и бесцеремонный демарш красного «лже-демократа» разъярил обнаглевшего от свободы капитана и он все десять минут своего эфирного времени посвятил
Эдик был хорош, и лишь невпопад ляпнул, о коррумпированных руководителях среднеазиатских республик, назвав их вождей «раисами» (раис — по-восточному — начальник), но многие подумали, недопоняли, как выяснилось позже, и приняли как личный демарш против супруги будущего Президента — против Раисы Максимовны.
Ну да Бог с ними, хотя эта семейная тема была любимой у политиков с обоих политических флангов, супругу генсека критиковали отовсюду. Но конечно, даже дискредитация партийного вождя была не самой крамольной, ещё большая крамола из уст Громобоева прозвучала в виде набора нескольких лозунгов: деполитизация и департизация армии, отмена шестой статьи Конституции о руководящей роли КПСС, введение частной собственности на землю и узаконивание рыночных отношений. Если бы три месяца тому назад Эдуарду предложили бы подписаться под набором этих тезисов, то он наверняка бы отказался, слишком радикальными и антикоммунистическими были эти идеи. Но за короткий период дружбы с демократами и антисоветчиками Громобоев окончательно прозрел (с кем поведёшься, от того и наберёшься), самостоятельно составил либеральную программу.
Теледебаты транслировались не только на город и область, но и почти на всю европейскую часть страны. Эдуард говорил, говорил, говорил напористо, с воодушевлением, без остановки, а внутри у него потихоньку ёкало и холодело от осознания собственной дерзости, с которой он обрушился на правящую партию и её правительство. Но с другой стороны он чувствовал прилив гордости за себя — он выдавил из себя раба, он убил «дракона».
Итак, телеэфир завершился, и силы окончательно покинули кандидата в депутаты. В день выборов он весь день провалялся на диване, лишь под вечер собрался, заставил себя подняться и сходить проголосовать за себя любимого. Однако к финалу компании, согласно опубликованным социологическим опросам населения стало понятно, что шансов победить нет, ведь судя по мощной административной и финансовой поддержке из области, выиграть должен был либо чиновник Ворфоломеев, либо красный директор Трусовец.
Для того чтоб им противостоять — надо было хотя бы объединиться с друзьями-соперниками: кооператором, правозащитником, журналистом и двумя учеными. Если бы они снялись и поддержали кандидатуру реально сильнейшего — были бы шансы победить. Но, никто не захотел сделать шаг к переговорам, да Эдик и не настаивал, не предлагал. Один как бы, между прочим, сказал, что ему надо отчитаться перед спонсорами за вложения средств, двое не могли сойти с дистанции из-за научных коллективов, к тому же один профессор представлял национальное меньшинство, в прошлом гонимое и репрессированное, а самый близкий по духу соперник Олег Игоревич выразился примерно так: «Не прощу себе досрочного отказа от завершения участия в первых демократических выборах. Безмерно рад выпавшей возможности быть сопричастным к этому историческому событию, о котором мечтал всю жизнь!»
Эдик был бы последней сукой, предложи он Иванцову капитулировать. Капитан не имел морального права настаивать, и лишать человека мечты всей жизни! По раскладу выходило, что победа ускользает. А ведь Громобоев ясно представлял себя в Совете депутатов республики, законотворцем, вершителем судеб страны, поэтому отказываться в пользу других тоже не пожелал, тем более понимал, в случае провала, он, вероятно, обречен на изгнание из Академии, а то и из армии.
Поздним вечером Эдик купил у таксиста за двойную цену бутылку водки и до полуночи пил с Палычем под разговоры: тесть обожал обсуждение глобальных вопросов внутренней и внешней политики. Заснул с трудом и ночью снились попеременно: то эйфория победы и поздравления, то кошмары поражения и ругань начальников.